Софи Гонзалес - Всего лишь полностью раздавлен [litres]

– Да.

– Как у тебя дела? Ты в порядке?

Теперь она подняла взгляд. По ее лицу было понятно, что я ее разозлил. Она наклонила голову.

– Олли, я не слышу телевизор.

– Ой. Прости.

Поэтому мы стали смотреть молча. Нам неплохо это удавалось, пока не началась та часть, где герой поет душераздирающую песню бабушке про воспоминания о людях, которые скончались. И я потерял самоконтроль.

Но мне хотя бы хватило благоразумия извиниться и выскочить из комнаты, поэтому самоконтроль я потерял в прихожей. Я прижался к стене и осел на пол, плача как можно тише. Я не хотел находиться в этом доме, зная, что тети Линды больше никогда в нем не будет.

Это же ее дом. Мы приходили сюда, когда навещали ее. Так продолжалось долгие годы – всю мою жизнь. Это как-то неправильно.

Все было неправильно.

Кто-то сел рядом со мной. Мама. Я даже не услышал, как она вошла.

– Привет, мой роскошный мужчина, – сказала она. – Дела не очень хорошо?

Я шмыгнул носом и пожал плечами, не смотря ей в глаза.

– Тяжело здесь быть? – спросила она.

Я кивнул, и у меня затрясся подбородок, пока я пытался сдержать всхлипывания.

– Станет легче. Вот в чем вся прелесть вселенной. Она заставляет пройти тебя через испытания, но никогда не дает тебе того, с чем ты не сможешь справиться. Поэтому мы и растем.

Я откинул голову и повернулся, чтобы встретиться с ней взглядом.

– Мам. Это произошло не для того, чтобы преподать нам урок и помочь душевно вырасти.

Она помрачнела.

– Олли, я совсем другое имела в виду. Ты ведь знаешь, да?

– В этом нет никакой прелести. Все уродливо и бессмысленно. Понимаешь, мам? Никакого смысла не было. Она мертва, и тут нет вообще ничего справедливого. У нее была одна жизнь, и она закончилась. Это конец для нее и для нас тоже. Из-за того, что она умерла, лучше ничего не стало. Как ты до сих пор можешь верить, что здесь есть какой-то смысл? Ты думаешь, как нечто во вселенной посмотрело вниз с облаков, нашло нас и сказало: «Хм, знаете что? Пошла эта семья куда подальше!» У Кристы и Дилана уже нет мамы, а дядя Рой потерял любимого человека, и она больше никогда не постареет. Тут нет. Никакого. Смысла. Надеяться на что-то просто пустая трата времени. Прости, что я не особо счастлив по этому поводу.

Она уставилась на меня, и у меня скрутило желудок.

– Ты считаешь, что я счастлива по этому поводу? – недоуменно переспросила она. – Она была моей младшей сестрой, Олли.

Весь мой гнев внезапно испарился, и я приник к стене.

– Мам…

Она хотела было что-то сказать, но покачала головой, расстроенно фыркнула, поднялась и пошла прочь.

Я нормально пережил первый день в школе. Или, по крайней мере, утро. Никаких срывов и эмоций, никаких пугающих размышлений о собственной смертности. Девочки ласково со мной разговаривали. Даже у Лары не было наглых докапываний. Просто много вопросов о том, как у меня дела, и разумная доля переживания. Я целую неделю игнорировал почти все их сообщения. Как и соболезнования от Хейли и Райана.

Дело в том, на разговоры стало уходить очень много энергии, а ее у меня почти не осталось.

Во время обеденного перерыва я направился в музыкальный класс. В кафетерий я заскочил на минуту. Джульетт казалась расстроенной, когда я пронесся мимо нее, чтобы взять кусок пиццы, но что теперь делать? Хоть я и справлялся, но стараться быть в порядке и принимать участие в беседах оказалось утомительнее, чем я думал. Я решил, что уже способен вернуться в школу, но это не означало, что можно просто нырнуть в обыденную рутину, ничего не корректируя.

Побыть немного наедине все равно не помешает.

Но когда я взял бас-гитару, то понял, что меня не тянет играть. Мне хотелось тишины. Поэтому я сел на пол, прислонившись к стене, положил инструмент на колени и побарабанил пальцами по корпусу.

Как здорово побыть одному. Я обожал девочек, но не был с ними настолько близок, чтобы грустить в их обществе. Конечно, я мог побыть нытиком день или два, но вдруг мне понадобится больше времени? А если я буду мрачным неделями или месяцами – и больше никогда не буду веселым?

Или мне захочется сердито посмотреть, огрызнуться или потеряться в собственных мыслях? Или просто захочется поплакать?

Зато здесь я мог делать все что угодно. Мог ощущать каждое негативное, ужасное, ноющее чувство одновременно, и мне не надо было стесняться или пытаться натянуть маску, чтобы никто не чувствовал себя неловко.

Хотя теперь, когда у меня появилась возможность поплакать, я не мог себя заставить.