Софи Гонзалес - Всего лишь полностью раздавлен [litres]

– Я поступил так, чтобы мы могли продолжать общаться без…

– Нет, не пытайся выставить все таким образом, будто совершил это ради моего же блага. Почему ты не можешь признать, что все произошло – на сто процентов! – из-за того, что ты боялся за себя, и – на ноль процентов! – из-за меня? Ты боялся за свою шкуру.

– Ну и что? – спросил Уилл. – Мне нельзя быть напуганным?

– Конечно, можно. Но в этом и проблема. Ты жутко переживаешь о том, что подумают люди, и творишь в ответ такое. Как я могу быть с человеком, который так обращается со мной?

Уилл скрестил руки на груди и покачал головой. Вероятно, ему нечем было крыть. Что еще сильнее меня разозлило.

– Я для тебя – как грязь. Ты же заметил, верно? И каждый раз, когда ты извиняешься, я думаю, что теперь-то все будет по-другому, но по-другому не бывает никогда . Тебе, похоже, просто пофиг, в порядке я или нет.

– Неправда…

– Правда, Уилл! Я бы никогда не причинил тебе боль. Ни для того чтобы вытащить себя из неловкой ситуации или сбить окружающих с толку… короче, ни для чего. И мне хотелось от тебя того же.

– Но…

– Я хотел, чтобы тебе было не плевать! – заорал я.

У меня засел ком в горле, и я чувствовал, что в любую секунду начну плакать, поэтому выбрал злость. Она лучше грусти. И боли.

– Но тебе было плевать – и тогда, и сейчас! Поэтому вылезай из моей машины и оставь меня в покое!

Он не сдвинулся с места, и я сунул ключ в замок зажигания.

– Я сказал, вылезай из машины. Мне надо сидеть с детьми. Я уже опаздываю.

Он заморгал и кивнул. Молча он выбрался из автомобиля и поплелся по парковке, все еще скрестив руки на груди. Кто-то помладше случайно остановился перед ним, и Уилл протолкнулся мимо него с большей силой, чем следовало, опуская на ходу голову.

И так мы с Уиллом начали операцию «Гордое молчание». Было сложно сказать, кто кого игнорирует, поскольку мы оба изо всех сил притворялись, что понятия не имеем о существовании друг друга. Никаких сообщений и зрительного контакта, никаких разговоров на уроке.

Ему было слишком поздно пересаживаться на музыке за другую парту, но он начал мелочно отодвигаться как можно дальше, поворачиваясь таким образом, чтобы не видеть меня даже боковым зрением.

Все оказалось не так плохо хотя бы на обедах, потому что Дарнеллу, похоже, внезапно расхотелось иметь что-то общее с Нив, и баскетболисты сидели за своим столом. Я понимал: это отстойно для Нив, но мне было сложно чересчур ей сочувствовать, поскольку я очень радовался, что не должен реагировать на неловкое молчание Уилла, когда все, что я хотел, – просто спокойно поесть панини с курицей.

Когда Джульетт вернулась в школу, наслаждаясь жизнью после отлично прошедших прослушиваний в консерватории, она сказала, что как будто попала в место, где разразилась ядерная катастрофа.

– Каким образом вы успели все так драматизировать за время моего отсутствия? Меня не было всего два дня! – удивилась она, когда мы закончили вводить ее в курс дела (мы сумели поговорить во время обычной утренней встречи учеников с классным руководителем).

Но девочки достаточно быстро привыкли к отсутствию парней и спустя пару недель зажили в новой атмосфере «нам не нужны никакие мужчины (кроме Олли, он – свой)». И все стало хорошо. Не прям эпически прекрасно, но неплохо. Как раз до того момента, как Джульетт не начала абсолютно неожиданно всхлипывать за обедом, уткнувшись в свой чизбургер.

Лара встревожилась столь внезапной демонстрацией эмоций, а мы с Нив сразу же начали действовать.

– Что случилось, милая?

– Эй, что такое? Ты в порядке? Просто скажи? Нам надо знать! Что случилось?

Джульетт зарылась лицом в ладони и издала душещипательный стон.

– Я не хотела говорить об этом. Я думала, что у меня все нормально .

– Ага, так же нормально, как у мужчины, которого отшили в чате, – хмыкнула Лара, кладя ногу на ногу.

Джульетт посмотрела на нас сквозь пальцы.

– Я вчера получила письмо с отказом.

Я побледнел.

– Из консерватории?

Она кивнула.

– О нет. Отстой.

– Ты же вроде говорила, что прослушивание прошло хорошо? – уточнила Нив.

– Я так и думала! Я играла лучше, чем за всю свою жизнь. Правда! Но этого все равно не хватило. – Она снова разрыдалась, и я пододвинул к ней стул, чтобы неловко похлопать по спине.

– Музыкальные заведения такие избирательные, – произнес я. – Валентина наверняка получила бы отказы от половины из них.