Один из парамедиков идет к ней, и при мысли, что теперь о Эйлин позаботятся, у меня отлегает от сердца.
— Убедись, что он в наручниках, — приказывает Свинни одному из полицейских, глядя на Оскара.
— Мам, поезжай с Эйлин. Если она проснется до того, как меня освободят, скажи, что я приеду, как только смогу.
— Разумеется, — целуя меня в щеку, говорит она.
— Ладно, давайте-ка отвезем их в отделение и там разберемся, — говорит Свинни и ведет меня к двери.
Зажатого между двумя полицейскими офицерами, меня выталкивают за дверь.
Уводя все дальше и дальше от моей красивой, храброй девочки Эйлин.
Доминик
— Мистер Шрайвер, с вами пришел увидеться ваш отец, — объявляет молодая женщина-офицер, за которой следует отец.
Я уже почти час сижу в этой холодной, пустой комнате. Наручники сняты, но я все равно ощущаю себя здесь как в клетке.
У меня еще не брали показаний, и я не имею ни малейшего понятия, что творится вне этой комнаты. Никто ничего не говорит мне о состоянии Эйлин или Оскара. Не то чтобы мне есть до него дело.
— Папа, — говорю я, вставая и идя к нему. — Что происходит с Эйлин?
— Спасибо. — Отец любезно благодарит офицера, и она уходит, закрывая за собой дверь.
— Пап?
— Сынок, нам нужно кое-что обсудить. — Отец садится в кресло напротив того, в котором сидел я. Поставив локти на стол, опирается подбородком на руки, как будто этот разговор ему в тягость.
Я улавливаю проблеск какой-то незнакомой эмоции в его глазах, что-то, чего я никогда не видел раньше. Неожиданно до меня доходит, что он чувствует.
Стыд.
— Что происходит? — Я сажусь и тянусь к отцу, чтобы дотронуться до его руки.
— Не надо, — говорит он, убирая свою руку. Его голос полон раскаяния и горя.
— Эйлин в порядке? С ней что-то случилось? Клянусь, если с ней что-то случилось, я клянусь, я клянусь, я прикончу его, — выплевываю я сквозь крепко сжатые зубы, поднимаясь и начиная расхаживать, просто не в состоянии усидеть на месте. — Я его убью к чертовой матери, если…если… твою мать! — Я отворачиваюсь, и от гнева и раздражения бью в стену. Блядь, до чего же больно.
— Успокойся, Доминик. Ничего подобного. Прежде чем прийти сюда, я разговаривал с ее матерью. В госпитале, мы поместили Эйлин в отдельную палату, ей там комфортно, но она еще не очнулась. Также мы с твоей матерью побеспокоились обо всех медицинских счетах.
У меня и так болела рука после того, как избил Оскара, но теперь, благодаря моей несдержанности, боль усиливается. Думаю, я сломал сустав. Но меня это не волнует; меня переполняет дикая неконтролируемая потребность причинить боль человеку, навредившему Эйлин.
Затем я обдумываю слова, сказанные отцом.
— Подожди-ка. Почему ты определил ее в отдельную палату? — с любопытством спрашиваю я. Они только вчера познакомились с Эйлин. Они не более ответственны за действия Оскара, чем я. С чего бы им так волноваться о ней?
Если только…
Отцу стыдно.
Мои родители покрыли все ее медицинские расходы.
Отцу надо мне что-то рассказать.
Их реакция на то, как я избивал Оскара, рассказ о том, что он сделал Эйлин, была, за неимением лучшего слова, спокойной. Принимающей.
Я опускаюсь назад в кресло и молюсь всем известным людям Богам, чтобы мне просто показалось, и они не знали об Оскаре. О том, что он сделал женщине, которую я привез в их дом.
Потому что если они знали, они также несут ответственность за это, как и он. Хуже. Их тоже следует арестовать. Почему, если они знали, то ничего не сделали с этим?
— Папа? — тихо спрашиваю я. Не хочу, но мне необходимо знать.
Отец смотрит на меня и быстро отводит глаза, не в состоянии выдержать мой взгляд. Это мимолетное выражение вины, которое я уже видел ранее, не сходит с его лица. Больше его уже не скроешь.
Плечи отца опущены и, делая глубокий вдох, он хмурит брови.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты и мама не знали об этом, — умоляю его я. Пожалуйста, пусть мне все это показалось.
Отец молчит.
Ни единого чертова слова.
Он прячет свое лицо, но язык его тела источает вину и стыд.
— Отец, мне необходимо знать, — говорю с нажимом, тихо надеясь, что все это неправда.
Он один раз, еле заметно, кивает головой. Нет, этого не достаточно. Мне надо услышать слова.
— Пап, скажи мне правду, — говорю я, все еще молясь, что просто неправильно все понял.
— Когда твой брат…
— Он мне не брат, — прерываю его я.
Читать дальше