Аннэ Фрейтаг - Вечность в тебе [litres]

Я открываю Facebook и ввожу его имя. Ничего. Потом ее. Четыре совпадения, но ни один из профилей не принадлежит ей. У нее нет профиля. И у ее брата, видимо, тоже. Или они завели профиль под чужим именем, чтобы шпионить за другими. Как я.

Звонит мой мобильник. На дисплее высвечивается «Не отвечать». Эвелин. Интересно, сколько раз она будет звонить, пока до нее дойдет, что мне от нее ничего не нужно. Почему она так поступает? «Наверное, потому, что ты каждый раз ложишься с ней в постель», – говорит голос в моей голове. Я терпеть не могу этот голос. Чаще всего он бывает прав.

Звонок прекращается, но через несколько секунд от Эвелин поступает сообщение.

Не отвечать: Привет, Джейкоб, я только хотела узнать, как у тебя дела.

Я не отвечаю. Она печатает:

Не отвечать: Ты там?

Я качаю головой и закатываю глаза. «Просто перестань мне писать».

Не отвечать: Ты, наверное, сейчас на тренировке. Или в душе.

«Ни то ни другое».

Не отвечать: Я подумала, может, зайти к тебе с пиццей? Я недалеко.

Почему голоса в моей тупой башке никогда не могут сойтись во мнениях? Я не хочу, чтобы Эвелин приходила. Не хочу разговаривать с ней. Не хочу вести себя с ней по-свински. Но вместе с тем сейчас мне не хочется оставаться одному. И, кроме того, я голоден. И переспать с ней в любом случае будет лучше, чем продолжать думать о девушке с побритой налысо головой и слабым кровообращением. Хоть на какое-то время перестану это делать.

Не отвечать: Я сейчас просто загляну к тебе и позвоню в дверь. Может, мне повезет.

Делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Я знаю, что должен ответить ей. И даже знаю что. Но не делаю этого.

Скоро она позвонит, и тогда я предложу ей войти. Сначала между нами ненадолго повиснет молчание, а потом мы начнем целоваться. Это похоже на какую-то извращенную игру, в которую мы продолжаем играть. Я пересплю с ней и не смогу заснуть после. Она будет лежать рядом со мной и займет все место на кровати, а я буду бодрствовать и проклинать тот факт, что мне не хватает духа отправить ее после секса домой. И, хотя я все это знаю, все равно ее впущу. Понятия не имею почему.

Ровно в полночь звонит Минг. Она, конечно, хочет меня поздравить, но мне не до разговоров. И поздравлений тоже не хочется. Так что я не отвечаю. Знаю, она поймет. Она знает, какая я.

Если бы Минг не переехала, то, наверное, была бы сейчас здесь. Лежала рядом со мной. Интересно, мы бы говорили? Не могу этого сказать. Я знаю лишь то, что в данный момент рада быть одна. Не нужно говорить. Ни с кем. Я просто лежу на кровати и думаю о том, как год назад мы с Кристофером сидели вместе на кухне и чокались. Горячим шоколадом, потому что из-за таблеток ему нельзя было пить алкоголь. Это был лучший горячий шоколад, который я когда-либо пила. Хотя… на самом деле это неправда. Не так уж он был хорош. А вот тот момент – да. «Окружение». Я, мой брат и один из наших многочисленных разговоров.

Мы поставили «Free Stuff» группы Edward Sharpe & The Magnetic Zeros на повтор и разговаривали до поздней ночи. О жизни, о любви, о наших планах. Кристофер хотел влюбиться, съехать и поступить в Академию искусств. Но на самом деле он почти не покидал эту квартиру, не учился и не влюблялся. Вместо этого он покончил со своей жизнью прежде, чем начал жить по-настоящему.

Тогда я еще думала, что все будет хорошо. Что он нашел выход из своей тьмы. Сейчас – спустя год – он мертв. Может, это и был его путь. Может, другого выхода не было. Для меня это значит, что больше не будет никакого горячего шоколада. И никаких планов на будущее. И никаких подарков. Никогда больше ни одного его подарка.

Кристофер не просто что-то покупал, он всегда что-то придумывал. Что-то личное. Что-то, что показывало, насколько вы важны для него.

Я поворачиваюсь на бок и рассматриваю выполненный шариковой ручкой рисунок, который он подарил мне на день рождения в прошлом году. Рамка была завернута в золотую бумагу. С большим красным бантом сверху. Кристофер всегда рисовал шариковой ручкой. И всегда только синей. Он говорил, что каждый художник должен иметь отличительную особенность, по которой его узнают другие. Эта была его. У него в столе был целый ящик с PaperMate – его любимыми шариковыми ручками. Не знаю, сколько их было, но ему все не хватало. Когда у моего брата случался один из его маниакальных эпизодов, он бодрствовал в течение нескольких дней. Он становился беспокойным. И рисовал. Даже ночами. Свет постоянно пробивался из-под его двери в темный коридор, и я знала, что он там.