Лариса Матрос: Презумпция виновности

Вспомните, как организаторы бились над названием института. И придумали: ИКСИ — Институт конкретных социальных исследований. С чьей-то легкой руки это слово «ИКСИ» произносилось с особым выделением буквы «к», на которой ставилось особое ударение, и после паузы произносилось «си». Получался, с одной стороны, эффект заикания, с другой — как бы подчеркивалась ненужность этой буквы «к», спотыкание о нее. И это было не случайно, потому что все понимали, что в этой букве «к» заложена концепция института, ведь буква «к» — начальная в слове «конкретные», должна была висеть над каждым, словно молоток, вбивающий головки всех гвоздиков на одном уровне, дабы не допускать малейшего движения мысли выше уровня анализа анкетных опросов.

Любая попытка обобщения социальных процессов и явлений, выходившая за рамки слова «конкретные», обзывалась «словоблудием», «голым теоретизированием», «общими рассуждениями». В единственном в стране социологическом журнале под названием «Социологические исследования» теоретические статьи вообще не принимались. «Конкретика», за которой стояло описание ответов на вопросы прошедших строгий контроль в обллитах анкет, было ключевым словом в деятельности социологических коллективов, программ и всей социологии.

— И вот результат, — сказал Сергей, — теперь, когда грянуло время перемен, мы, гуманитарии, оказались банкротами. Что? Что можем мы положить на стол тому же Горбачеву, чтобы подсказать хоть какой-то ответ на извечный русский вопрос: «Что делать?». Зато как быстро все восприняли как индульгенцию слова Андропова о том, что мы не знаем общество, в котором живем.

Помните, что творилось, когда Андропов на пленуме ЦК в восемьдесят третьем году произнес эти слова. На всех семинарах и конференциях и мы, и все наши начальнички как великое открытие двадцатого века цитировали слова генсека, которые ему нужны были только для того, чтобы оправдать провалы в экономике. Мы, бедные, завезенные в СССР инопланетянами, сегодня-де вдруг оказались в этом обществе и не знаем его.

Если вы помните, Андропов в том своем докладе прошелся по науке, которая не подсказала, что такое наше общество есть сегодня и чем мы будем завтра. Конечно, понятно, что они, партийные идеологи, гуманитарную науку душили, а сейчас это бумерангом бьет по ним же. Они и вправду горюют, что не знают, что же это за общество мы построили… А раз не знают, действуют вслепую, и все время — провал за провалом. Но где же эти наши гуманитарные подпольные Дубинины и другие, которые во времена клеймления генетики сидели в подвалах, изучая свою дрозофилу, а когда времена изменились, вернулись к своей науке не с пустыми руками. Где, где подпольные, самиздатские результаты исследований нашего общества, его социальной структуры, реального положения различных групп, их отношения к власти и тому подобное. Где? Я этот вопрос задаю и себе.

Ведь вспомним историю: у декабристов, например, были свои проекты государственного устройства общества, о котором они грезили. И это были не просто фантазии, эти проекты сопровождались анализом реальной ситуации в обществе. У них были проекты конституций, где все продумывалось.

А что есть у нас? Вот и разводим руками, почему вместо дружбы народов навеки обнажилась межнациональная рознь и началось кровопролитие; вместо радости первым росткам свободы — полное неумение ею пользоваться, вместо однородной классовой структуры — раздираемые противоречиями, противоборствующие страты, вместо процветающих укрупненных деревень, ведущих к «слиянию различий между умственным и физическим трудом», — полный развал сельского хозяйства, неумение и нежелание трудиться на земле тех, чьи предки сытно кормили державу в прошлом и имели излишки для продажи за рубеж.

— Да, Юра, ты затронул очень важный аспект, — сказал Вадим, отойдя от окна, которое он открыл, потому что в комнате стало очень душно, — ведь мы привыкли, что наша наука — это нечто вроде десерта на общем столе нашей жизни, и не задумывались, что ее ошибочное развитие не только не нейтрально по отношению к обществу, но крайне вредно влияет на повседневную жизнь. Кто знает: если б тогда, с того семинара по социальной стратификации, некоторые из нас не обиделись бы за посягательство на ленинский подход к социальной структуре, а способствовали началу изучения подлинного соотношения социальных сил в обществе, забили бы в набат,(как теперь это делают публицисты), о наличии у нас особого класса эксплуататоров — номенклатуры, все было бы иначе.