Лариса Матрос: Презумпция виновности

Все встали и чокнулись с Ингой, а Юра, так и не сев, мечтательно сказал:

— Помните лекции Александрова, Александра Данилыча, со студентами в Мальцевской аудитории НГУ по истории математики, по теме «Наука и нравственность»? — Не дожидаясь реакции друзей, — он сам вспоминал. — Однажды на одной из лекций какой-то студент задал академику вопрос о том, верит ли он в коммунизм. Александров посмотрел в упор своими раскосыми живыми глазами, почесал медленно пушистую белую бороду и произнес громко и ошеломляюще: «Ни в какой коммунизм я не верю!» Зал буквально замер в оцепенении. Данилыч, добившись ожидаемого эффекта и выдержав паузу, спокойно, как ни в чем не бывало продолжал: «Я ученый и должен не верить, а знать. И я знаю, что коммунизм неизбежен», — с ударением на букве «а» заключил академик, в упор глядя в сжавшийся от напряжения зал.

Рассказывая это, Юра артистично подражал жестам и голосу академика.

— А еще мне помнится, — продолжал он весело, — как его выдвигали на Ленинскую премию. После одной из организованных им встреч со студентами по поводу появившихся тогда проявлений антисемитизма в НГУ среди студентов он впал в немилость у власть имущих. В это время он ожидал двух событий: присуждения Ленинской премии и поездки на математический конгресс в Ниццу. И в обоих случаях в компании со своим любимым учеником Борисовым, тем самым, который назвал себя Новеллой Матвеевой на фестивале бардов. В эти дни на одной из вечеринок с их участием Юрий Федорович Борисов, как всегда, сидел молча, а Александров, как всегда, громко вещал: «Как вы думаете, Юра, — обратился он к Борисову, — дадут нам Ленинскую?» — «Не знаю», — меланхолично ответил Борисов. «А я знаю… Посмотрите, какая вокруг нас тишина. Все молчат: и друзья, и враги… А что б вы делали, если б все же дали?» — не унимался академик. «Не знаю. Денежки бы получил», — в том же тоне ответил Борисов. «Вы — пошляк, Борисов, — заключил Александров насмешливо. — Я бы сам хоть сколько заплатил за этот значок».

— А кто помнит эпизод с тостом Федорова, который произошел на моем банкете по поводу защиты кандидатской? — спросила игриво Инга Сергеевна, дабы внести свою лепту в веселую атмосферу вечеринки.

— Это неважно, помним, не помним. Мы хотим послушать тебя, Инга, — Рассказывай, пожалуйста, — сказал Вадим.

— Ну хорошо рассмеялась Инга Сергеевна. — Итак, моя защита проходила на Объединенном ученом совете по гуманитарным наукам НГУ. Потому на банкете среди членов ученого совета был филолог Александр Ильич Федоров, входивший в состав ученого совета филологов. Вы его знаете. Это- рафинированный интеллигент, интеллектуал, энциклопедическая личность, очень общительный, остроумный, мастер рассказывать анекдоты, шутки, притчи, многие из которых были продуктом его творчества. Так вот, на моем банкете он был тамадой. Вадим, ты же не можешь не помнить, — обратилась Инга Сергеевна к Вадиму.

— Да, там вроде бы Шляпентох свалился со стула? Я помню, что что-то было, а что конкретно − забыл. Ведь я смотрел только на тебя, Инга — ответил игриво Вадим. Все засмеялись.

— Так вот, — продолжала Инга Сергеевна, не отреагировав на шутку Вадима, — где-то в середине вечера, когда уже многие, и сам Александр Ильич, были навеселе, он встал и подражая официозному оратору на трибуне, произнес: «Товарищи, обратите внимание: все науки — физика, химия, медицина, история, социология, педагогика, философия и т. д. и т. п. женского рода! Да, женского рода! И только одна из них, которая их всех оплодотворяет, мужского, да, мужского… — он сделал паузу для обострения любопытства среди слушателей. Потом подняв заполненную водкой рюмку, нарочито бравадно произнес: Так выпьем за марксизм-ленинизм!..»

Все, преисполненные важностью сказанного, встали, чокаясь друг с другом. Но тут произошло невероятное. Кто-то негромко, но так, что слышали окружающие, произнес: «Но эти дамы не упускают случая, чтобы этому единственному мужчине изменить»… Все умолкли, не зная, как реагировать на крайне опасную реплику. И тут Владимир Эммануилович Шляпентох, едва сдерживая душивший его хохот, решил сесть на свой стул, который был немного отодвинут, и они оба (и он, и стул) с грохотом упали. Это было очень смешно и спасительно, так как все бросились поднимать Шляпентоха, отвлекая свое и окружающих внимание от крамольной шутки.

Инга так красочно рассказала эту историю, что ей все захлопали.

— Да, тогда такая шутка была чревата… — сказал Сергей. — Кстати о Шляпентохе: я помню его лекции по предмету социологии на социологическом лектории в Доме ученых. «Предмет социологии — это та тема, где каждому есть место для самоутверждения», — начинал он всегда. Прищуренные, словно от постоянной мыслительной деятельности, глаза, полное пренебрежение к тому, что и как на нем надето, он преображался, когда начинал говорить. Его изысканный, богатый и очень образный язык придавал его насыщенным, интересным, глубоким лекциям какой-то артистизм, что привлекало на его выступления огромные толпы людей, даже не интересующихся непосредственно социологией.