Лариса Матрос - …Называется жизнь

ИНГА стояла у зеркала, которое сегодня впервые за долгое время ее порадовало. Уже год спустя с того момента, как она ступила на американскую землю, со стороны ее ничем нельзя было отличить от среднестатистической американской домохозяйки — обывательницы, все интересы которой замыкаются на быте. И свободная одежда, скрадывающая излишки веса, и короткая стрижка осветленных до пепельного цвета волос — все это уже мало напоминало Ингу Сергеевну семилетней давности.

И все же сегодня она себе нравилась. Она хотела себе внушить хорошее настроение, но непонятная тревога одолевала ее.

Ее собственный опыт и литература, которую она читала на эту тему, не оставляли никаких сомнений в том, что явление «телепатия» имеет место быть и она обладает способностью к ней. Это подтверждалось многими ситуациями ее жизни. Например, когда она в связи с замужеством уехала из Одессы в Сибирь, то всегда получала от мамы телеграммы (из-за отсутствия домашних телефонов) с тревожными вопросами об их жизни именно тогда, когда кто-то из них, особенно маленькая дочка Анютка, болели. Но если о большинстве случаев можно было думать как о случайных совпадениях, то некоторые другие поражали настолько, что порой лишали сна.

Одним из них был случай с начальницей машинописного бюро института в Академгородке, где Инга работала. Ефросиния Митрофановна, как звали «начальницу», была классной машинисткой, хорошо знающей себе цену. Она после школы приехала из пригорода в Новосибирск и поступила в Педагогический институт, который бросила после третьего курса, после чего окончила курсы стенографии и машинописи. Осознание своей власти и профессиональных достоинств в деле, без которого никто из основного состава сотрудников научно-исследовательского института не обходился, давало ей право вымещать на всех неудовлетворенность своей одинокой жизнью.

Она была абсолютно замкнута, ни с кем из сотрудников не вступала ни в какие отношения за пределами сугубо деловых, хотя работала в институте лет пятнадцать. Все знали, что по окончании рабочего дня она на своем же рабочем месте допоздна печатает всякие тексты со стороны, за что берет неплохие деньги. Очевидно, это давало ей возможность прекрасно одеваться и чувствовать себя независимой. Ей было где-то в пределах сорока лет. Высокая, плоская, с жидкими светлыми волосами и такими же ресницами, которые она никогда не красила, из-за чего ее светлые глаза казались еще более холодными, чем были на самом деле.

И все же она не выглядела человеком, поставившим на себе крест. Было очевидно, что нередко она просыпалась утром с мыслью о том, что заветное «вдруг» произойдет именно сегодня, потому именно в такие дни к ней лучше было не подходить. И именно в один из таких дней нужно было срочно отпечатать последние материалы сборника трудов предстоящей конференции, за выпуск которого Инга была ответственна. Она направилась в машбюро и у самой его двери столкнулась с его начальницей.

— Ефросиния Митрофановна, — сказала она просительно, — мне тут срочно нужно допечатать тезисы докладов. Если вы куда-то торопитесь, я оставлю папку с рукописями на вашем столе.

— Вечно у вас все срочно, у всех все срочно! — зло и нервозно изрекла машинистка. — Вы же не вчера узнали о сроках сдачи сборника. У меня вон все столы уже завалены срочным ото всех. Да еще глаза выколешь, пока ваши почерки разберешь, и все срочно. Хотите срочно, хлопочите, чтобы расширили машбюро. А то за такие деньги вы и моих трех девочек, и меня потеряете. А после рабочего дня гробиться и гнать из себя душу мы не намерены. Что успеем, то сделаем, — завершила Ефросиния Митрофановна и пошла в нужном ей направлении.

Инга Сергеевна ничего ей не ответила, вошла в комнату машбюро, положила на стол начальнице папку, на обложке которой проставила дату и время сдачи текстов, и вышла с намерением пойти к зам. директора с заявлением о недопустимости такого обращения машинистки с научными сотрудниками. Она сделала несколько шагов в направлении приемной, затем резко свернула и пошла в свой кабинет.

«Что я знаю о ее жизни, — задумалась Инга. — Столько лет мы с ней работаем и ничего не знаем о ней, — размышляла она, — а ведь машинистка она классная. Она не только прекрасно печатает, но видно, что любит тексты, поэтому творчески с ними работает. Она чувствует текст и всегда грамотно, точно и красиво его располагает и даже порой по своей инициативе редактирует. Ну где мы еще найдем такую. И почему она такая злая? Хорошо бы с ней разговориться, узнать хоть что-то о ней, о ее личной жизни. А если ей чуть навести макияж, ее лицо бы стало более мягким, женственным. И вправду, как ей удается разбирать наши жуткие «каракули»? Так ведь разбирает и никогда не допускает ошибок…»