Лариса Матрос: …Называется жизнь

Инга снова рассмеялась и сказала:

— Вот я позвоню твоей Томе, чтобы она за тобой следила, а то вдруг эта красивая женщина тебя заарканит.

— Да, Светлана недурна собой — это правда. Но, во-первых, я с красивыми давно покончил, как всем известно, а во-вторых, чего ей меня арканить. У нее другие масштабы, и вообще я тебе скажу, что если б не твой муж, Светлане Георгиевне Америки бы не видать как своих ушей без зеркала.

— Ну и хорошо. Я горда своим мужем, если ему удалось то, что не удалось другим. Он всегда, чем может, старается помогать бывшим коллегам, соотечественникам.

— Да, но она же не бывшая коллега. Ты ведь ее наверняка не знала раньше. По-моему, твой муж с ней познакомился, когда был в командировке в Москве, где-то полгода назад.

— Ну, Толенька, всегда говорили: «будешь много знать — скоро состаришься». И зачем мне стариться, если у меня такая прекрасная жизнь, и, кстати, благодаря моему же мужу.

— Я не думаю, что тебя может устраивать такая жизнь.

— Ну почему же?! Там я занимала солидное положение, добилась многого. Я прошла по максимуму в своей карьере. Теперь другая жизнь, не менее прекрасная и такая спокойная.

— Ну, «покой нам только снится», сказал поэт, как ты знаешь. И покой всегда под угрозой того, что его могут нарушить. И твой покой, в том числе.

— Ты, что ли, собираешься меня будить серенадами под окном? — рассмеялась Инга. — Я не возражаю, даже подарю тебе гитару.

— Я понимаю, — сказал Болтунский, делая вид, что не слышал последней реплики. — Я понимаю. Вы с Сашей пример современной семьи, где каждый свободен. Там, в России, Саша тебе позволял погуливать на привязи, а ты ему. И здесь ничего не должно меняться. Ведь посмотри на своего мужа, он, как мальчик, весь играет. Вот только ты меня смущаешь, не похоже это на тебя, насколько я тебя представлял по академгородковской жизни. Ты как-то успокоилась, засела дома. Конечно, здесь тебя не окружают академики, у тебя нет таких стимулов, как там… Но быть домохозяйкой — это явно не для тебя, Инга.

Инга видела, что Болтунский осознанно водит ножом по живому, издевается и выдает какой-то подтекст… Голову чуть не разрывало от напряжения при попытке понять, что он имеет в виду, говоря об академиках, то ли хочет сделать больнее из-за того, что она не работает и не имеет такого уровня общения, какой у нее был в России, либо что-то другое… Но что? О ее тайном, очень коротком романе с академиком Останговым не знала ни одна живая душа, поэтому, упоминая академиков, он не мог это иметь в виду.

Но что-то зловещее было в иронии Болтунского, какая-то закодированная информация. Ее начало всю трясти. Болтунский видел, что вывел ее из равновесия, и, подобно вампиру, упивающемуся кровью жертвы, он продолжал что-то нести в том же духе, понимая, что у нее нет иного выхода, как терпеть его из-за присутствия гостей. «Нужно не поддаваться на провокацию и являть прекрасное настроение…» — внушала она себе, используя все резервы самообладания, и с искусственной веселостью сказала:

— Итак, Толик, мы с тобой пообщались, израсходовали массу энергии, чем нагнали аппетит. А поесть будет что, я тебе гарантирую. Так что советую пойти выпить чего-нибудь крепенького и подготовиться к принятию пищи. А мне нужно изъять незаметно мужа, чтобы он зажег свечи в подсвечниках на столе до того, как я всех приглашу сюда.

Инга прошла в гостиную, где гости, очевидно, чувствуя, что вот-вот их пригласят в обеденную комнату, уже встали с кресел и диванчиков, образовав тесный, наполненный веселыми разговорами кружок. Инге нужно было незаметно просигналить глазами Саше, чтобы он вышел. Он был на противоположной от нее стороне комнаты, и когда она посмотрела в его сторону, оцепенела. Она уже ничего не могла видеть вокруг, кроме глаз! Это были глаза ее мужа и глаза Светланы Георгиевны, обращенные друг к другу…

ЛИНА открыла глаза и посмотрела на висящие на стене напротив часы. Было восемь утра. Из приоткрытого окна слышался шум дождя. Сначала она не могла сообразить, где находится. Но уже через мгновение память, хоть и не вполне ясно, воспроизвела происшедшее, и в том числе ощущения физической близости с начальником. Трудно было разобраться — это она неосознанно воспользовалась ситуацией, чтобы удовлетворить свой голод по мужской ласке, или он воспользовался ее опьянением, чтобы удовлетворить чисто физиологическую потребность, возбужденную алкоголем. Память воспроизводила не только его ласки по отношению к ней, но и ее по отношению к нему. Но она четко понимала, что этот ночной дурман — не более чем случайное совпадение обстоятельств и может создать ей немало сложностей на работе, которая для нее сейчас была важнее всего.