Алексей Рай - Долгая дорога домой. Стихи

все кружится в мира экране,
когда я прячу весь финский залив,
вас, милая, разлюбив,
в дырявом кармане,
чтобы сберечь
для других нежных
и тихих
плеч.

клянусь на коране,
библии и таро —
увидел в других глазах серебро.
в их теплом продрог,
сказали мне, что не обманут.
в них бог,
он с нами.

милая,
вам давно
смешно и лукаво
от этих снов.
вы правы, мне не дано
выжить, вдохнув отравы
и другой черной славы
вновь.

проснись.
все катится в поднебесье,
вниз.
переверните листок.…

привет, свет.
моя любовь
идет за мной
на восток.

колотые орехи, недели без табака,
как во время любить на века,
оказалось, любить не к спеху.
ты теперь далека, далека.
поёшь мантры Эдит Пиаф,
облаков собираешь хрусталь.
«я пилот, и от неба устал,
я моряк, и волна мне – сталь,
я неправый, от этого прав».

ожиданье, обратный отсчёт.
здесь для книги особый час,
поцелуи не в счёт сейчас.
этих губ есть медовый Спас,
и в слезах твоих я крещён.

ожиданье, как поезд ввысь,
как границы, которых на картах нет.
как последний билет
и как первый билет.
ожиданье – есть целая жизнь.

и ещё, на твоих лугах
за окном расцветёт сирень.
запах память колышет, срастается в тень,
подгоняя время затем,
чтобы слышать тепло твоих стен.

там мы вместе ночуем на крышах.
тишина становится тише.
тише. и не ждём.
и друг другом дышим —
не дышим.

что у других ни день —
птицы завтрашних дел,
вина искусных купажей.
а у тебя – один.
платье к нему надень,
и чай с ним вкуснее даже.

что у иных ни путь —
истории и что-нибудь,
совместные карточки с моря.
нам – с головою нырнуть,
неба и землю свернуть,
рядом быть в счастье и горе.

что бы тебе рассказать,
попусту слов не ронять,
сердце сомкнуть комом в горле?
другим мы оставим мечтать.
волос твоих светлых прядь
стоят всех дивногорий.

о винная, невинная душа,
о глаза – они обесцвечены.
ты молчишь, или не спеша
выбор делаешь: чёрт или нечерт.

ты снимаешь с себя платье ночи,
состригаешь невинные дреды,
и день в памяти зим – короче, —
твои сны, как у Кастанеды.

и я, испугавшийся тени,
затянув язык в узел моря,
содрогаюсь землей постельной,
оставляю тебя с дамой в ссоре.

на пурпурной ладони сладость,
небо – шифер, а море – краска.
смерть покойникам только в радость,
смертных – в пляску!

завывая попутными крыльев,
утонув в деревянной стати,
я проснусь, обниму тебя сильно.

глаз открыт – подо мной нет кровати.

доброе утро, растянутый кашемир,
пены дней брызги —
телу всласть.
и священный проснулся
мир,
чтоб насовсем пропасть.

смотри: там, где стояла луна
в бедном свете усталого рая,
держит руки мольбы она
и причудливо догорает.

саван свой сбереги до покров,
новый сказ припиши в Илиаду:
я умру для тебя, путь – не нов,
да и буду твоим не в обиду.

о героях спою панихиду.

ты его видела
в подвалах-городах,
пустых квартирах, комнатах разврата.
немые головы продали его прах
и душу черную за двадцать три карата.

луна томилась в эту ночь в воде,
лягушки, прыгая, разбили его тело.
ты видела в глазах его тот день,
когда ему скрываться надоело.

смотри,
он держит руки пред тобой.
что скажешь вслед тому, что хочет крикнуть?
что видишь ты, зайдя к нему домой,
к чему обоим вам пора привыкнуть?

пространство меркнет. тает первый снег,
завет развеян с первой звездной ночью.
легко так, будто ты тот человек,
единственный, что в силах вновь помочь мне.

слушать ее дыхание,
как слышать моря в ракушке,
цветы паковать в конверты с письмом.
я буду твой раненый
Идельбрандо из пушки.
И Колумб твой, осушающий водоем
одним взглядом,
полным возвышенных снов и табака индийцев,
пряного аромата
сдающих без боя позиций.

когда грянет буря,
буду плакать и петь
о земле, брошенной на произвол.
твой народ,
твой поэт возвеличит тебя, Беатриче!
а я настолько укурен,
настолько гол,
что смерть от прилива в стакане
мне станет привычной.