Анна Ковалевская - После Дракона

А ведь все они родились под одним небом и с трепетом слушали птиц, и любовались полетом бабочек, делали первые открытия и с восторгом улавливали закономерность и совершенство окружающего мира. Что же со всеми с ними стало? Что стало с ней, Дорой?

Она помнила времена, когда была таким же раздражителем для окружающих, как ее веселость и оптимизм вызывали череду язвительных усмешек и замечаний. Она была ребенком, получившим в дар бесценное сокровище. Но не знала, что с ним делать, гордилась своим даром и давала каждому посмотреть, дотронуться, взять на память горсть и уйти из ее жизни, не оборачиваясь.

У нее было столько любви, что она не вмещалась в ней и струилась, вырываясь наружу. Она готова была кричать о ней, о любви к окружающему миру и ко всем людям. Но вдруг или постепенно – она не могла вспомнить этого момента – ее не стало. Ее внутренний огонь больше не полыхал неистовым пожаром, а еле теплился в глубине души, трепеща от любого дуновения ветра, вызванного грубым словом или мелкими бытовыми неурядицами. И она этот еле теплящейся огонек прятала ото всех, боясь его окончательной гибели.

«Идти домой и любить своих близких», – это план на ближайший вечер. Домой-то она добралась, а вот как любить «своих близких»?

Завтра ей в ночь, а Леон выходной, значит, проведут день вместе. Уже от одной этой мысли появлялось настроение жить дальше. Последнее время они оба очень уставали, завтра вместе отдохнут, поговорят, фильм посмотрят.

В ее голове сразу же сложился список дел на сегодняшний вечер, чтобы завтра меньше времени уделять домашним делам и больше внимания Леону.

Любить близких: мыть, стирать, готовить, убирать, слушать жалобы на коллег, друзей и родственников. И в любой ситуации говорить – ты лучший. А как еще любить, она не знала.

С домашними делами было покончено, и только приняв душ, Дора поняла, что уже начало одиннадцатого.

Позвонила Леону, но он так долго не отвечал, что она заволновалась, все ли с ним в порядке.

– Говори, – голос был раздраженный, а обилие постороннего шума свидетельствовало, что он говорит по громкой связи из автомобиля.

– Привет, как ты?

– Я занят еще, а ты что, ждешь меня?

– Ну да, еду приготовила.

– Что приготовила?

– Суп сварила, картошку с мясом запекла, убрала, больше ничего не успела. Но если тебе еще чего-то хочется, я постараюсь… – Дора не успела окончить свою речь, но Леону этого и не требовалось.

– Мама тоже мясо поджарила, – перебил ее Леон, – да и мне к ней ближе. Я сегодня у нее буду ночевать.

Гудки. Обмазываться эфирными маслами и наряжаться смысла уже не было. Тут же пришло ощущение усталости за весь день, моментально захотелось провалиться в глубокий сон. Причем желательно без ярких, наполненных потоками воздуха и игрой солнечных лучей, сновидений, после которых так сложно заставить себя различать хоть какие-нибудь оттенки в ее однотонной жизни.

Из забытья ее вывел скрежет ключа в дверном замке. Это, наверное, Леон решил сделать сюрприз и все-таки приехал домой. Но звука открытия двери не было, и скрежет вскоре прекратился, значит, сосед в полутьме перепутал дверь.

На часах 6 утра. Сообщений и звонков от Леона не было. Спать не хотелось. Ее подсознание справилось с поставленной задачей и избавило ее от полетов с Драконом, но зато мастерски подсунуло ей парня из метро. Во сне он стоял, широко расставив ноги и скрестив на груди руки, запрокинув голову, заливался смехом, и от этого звука он становился все больше и больше, люди бросились от него в рассыпную, как от чудовища, несущего катастрофу. И она, Дора, тоже бежала, а его смех преследовал ее, и он сам, внезапно появляясь, преграждал ей дорогу. Лучше бы приснился Дракон.

Включила чайник, и так и не выбрав между кофе и чаем, налила себе просто горячей воды с ломтиком лимона. Говорят, для здоровья полезно.

Только вот, для чего ей ее здоровье? У нее есть все для радости. Бог не обделил ее ни красотой, ни умом. У нее есть жилье, муж и стабильный заработок. Она еще достаточно молода, чтобы не сожалеть о прошлом и может смело смотреть в свое будущее. Живи и радуйся, а ей не то, что не радовалось, ей толком и не жилось. Уныние – тяжкий грех. И от этого осознания ей становилось еще тоскливей. Бог ей дал все, а она ежедневно платила ему черной неблагодарностью, тоскуя по несуществующим мирам.

Зажгла свечу перед иконами – слабое утешение для совести, но, возможно, ее Ангелу Хранителю станет хоть немного легче в очередной раз вытаскивать ее из бездны отчаянья, в которую она неслась, словно пущенный под откос поезд.