Ольга Покровская: День полнолуния (сборник)

— Адреналин! — отрывисто выкрикнул Сергей Антонович. — Еще!

Кто-то осторожно сказал:

— Сергей Антонович, семь минут…

Тот несколько секунд смотрел перед собой, затем стянул со рта матерчатую маску и произнес:

— Все!

— Это все! — произнес Сергей Антонович и стянул с лица медицинскую маску.

Затем развернулся и двинулся к выходу из палаты. На ходу он окинул застывшего у двери Грушина коротким взглядом и произнес:

— Выйдите в коридор. Вам нельзя здесь находиться.

Впрочем, следить, последовал ли настырный визитер его указанию, врач не стал, а просто вышел из палаты. Оставшиеся у постели люди в форменных костюмах что-то еще проделали с приборами, видимо, отключили, и тоже начали по одному покидать помещение.

«Наверно, для мертвых у них тут особая бригада. Сейчас вызовут», — рассеянно подумал Грушин. Подбородок его так и прыгал вверх-вниз, губы тряслись. Он в смятении скомкал бороду в кулаке.

Ему мучительно жаль было умершую так нелепо, так рано девушку. И оставшегося где-то в дебрях Горного Алтая Тагильцева, который все еще верит дурящим ему голову проходимцам, не зная, что любимая его уже мертва. А может, он уже знает, может, лама этот чертов — проходимец он там или реальный духовидец — все же устроил ему это решительное испытание, а Александр его не выдержал, не смог.

И сам он, Миша Грушин, тоже оказался бесполезен. Сколько бы там ему чудес ни показывали, сколько бы видений в голове ни крутили. А не смог он заставить врачей вернуть Елену к жизни. Может, орать надо было, ногами топать, кидаться тут на всех, голосить:

— Если вы ее не вытащите, я тут всех вас урою!

А он просто стоял и смотрел, как леди Елена… Миша потряс головой — что-то совсем он уже крышей поехал. Не леди Елена, а вот эта самая Ленка Асеева, неплохая, наверное, девчонка, умирает. И ничего не сделал…

Ко всему прочему Мише стало решительно жалко себя. В конце концов, он не подписывался играть какую-то роль в этой драме, тратить свои эмоции, переживать. А главное, ради чего? Ради вшивых двадцати тысяч, четверть которых он в первый же вечер спустил в автоматы? Нет, ну, положим, не вшивых, но все равно… Или ради осознания, что приобщился к чему-то настоящему, чистому, высокодуховному? К чертовой матери, он и на фильмы-то с трагическим финалом никогда в кино не ходил, щадя свою тонкую душевную организацию. А тут его буквально заставили быть свидетелем чужих страданий. Миша сдавленно всхлипнул, сердясь на себя за неподобающую его виду и комплекции бабскую чувствительность.

Последний санитар вышел из палаты, окинув Грушина равнодушным взглядом, и он остался один, если не считать, конечно, мертвой девушки на кровати. Миша медленно приблизился к ней, затаив дыхание и прилагая колоссальные усилия, чтобы не зажмуриться.

До сих пор ему еще не доводилось видеть мертвых. То есть нет, доводилось, конечно, на всяких похоронах официальных лиц, на которые его отправляли от очередного издания, где он подвизался до поры до времени. Но там были чинные благообразные покойники — загримированные, наряженные в костюмы, все в цветах и траурных лентах. Они и на людей-то похожи не были — так, восковые фигуры мадам Тюссо. А эта женщина еще несколько минут назад была жива, сердце ее билось, и вдруг…

Он остановился в нескольких шагах от кровати, вглядываясь в белое неподвижное лицо, аккуратный, чуть вздернутый нос, опущенные золотые ресницы. Вот точно такой же он видел ее во сне, лежащей в гробу, установленном на дубовом столе в старом княжеском замке. Лена Асеева. Леди Елена. Елена Прекрасная…

Вдруг веки покойницы едва заметно затрепетали. Миша вздрогнул и попятился. «Это сокращения мышц, — твердил он себе. — Такое бывает, я читал. Мертвецы даже дергаться могут в первые минуты. Не дрейфь, че ты как первоклассница».

Веки Елены снова дрогнули и… поднялись. На Мишу уставились совершенно живые, голубые прозрачные глаза. Он сдавленно захрипел в ужасе и схватился за собственные щеки. В голове мелькнуло: «Коньяк в самолете… Паленый был, сто пудов. Метиловый спирт! Сейчас глюки, потом паралич мышц, смерть… Мамочка!»

Женщина несколько секунд смотрела на него, потом моргнула. Мише показалось, что в глазах ее что-то мелькнуло, какой-то проблеск узнавания. Как будто она пыталась припомнить, где видела его раньше. Ее бледные губы разомкнулись, обнажив ровные зубы — лишь между передними была небольшая щербинка, и слабый, но отчетливый голос произнес: