Моника Джеймс: Почти нормальная жизнь (ЛП)

Я всегда была бледной, и я знаю, что учитывая контраст бледной кожи с черными волосами и глазами цвета индиго, я чуток напоминаю живого мертвеца. Но слушайте, если вас все считают фриком, с вами никто не связывается, и вас оставляют в покое. А это мне и нужно.

В детстве я смотрела на актрис, мечтая о таких же, как у них, женственных формах, но мне пришлось примириться с тем фактом, что, дожив до девятнадцати лет, я уже не поменяюсь и так и останусь тощей злобной боевой машиной.

Я хмурюсь, когда взгляд падает на сумку у моих ног, с грустью размышляя о том, что долго мне паковать ее не пришлось. Вся моя жизнь уместилась в один крошечный потрепанный рюкзачок – целая жизнь, упакованная в спешке.

Впрочем, это неважно. Когда я доберусь до Южного Бостона, я не буду выделяться, я хочу стать такой же, как все. Я хочу быть нормальной.

Но я же знаю, что нормальной мне не стать никогда, поэтому я готова смириться хотя бы с почти нормальной жизнью.

Певучий голос возвращает меня к реальности, но в этот раз я почти счастлива его слышать – он объявляет о начале посадки.

Вглядываясь в заляпанное окно, я выдыхаю от облегчения, когда вижу, как подъезжает мой автобус.

Свобода.

Срываясь с сидения, я толкаю двойную стеклянную дверь, торопясь оставить Лос-Анджелес лишь далеким воспоминанием.

В Лос-Анджелесе, с его населением в три миллиона восемь тысяч человек, растущем каждую секунду, стало на два жителя меньше. Когда-то я называла маленький коттедж в пригороде своим домом, теперь же он стал моей тюрьмой, полной горьких воспоминаний и разбитых надежд.

Да кого я пытаюсь обмануть, это место никогда не было моим домом.

И все же, там я чувствовала себя в безопасности. Ну, то есть, пока не ушла мама, оставив меня в трехлетнем возрасте на попечение отца. Честно говоря, будь у меня выбор, я бы предпочла остаться одной.

Внезапно я ощущаю озноб и, отыскав в рюкзаке свитер с принтом «Emily the Strange», быстро натягиваю его на себя. Удивляться нечему, каждый раз, когда я думаю об отце, у меня стынет кровь. Нахлобучив капюшон, я затягиваю его так, что лицо практически полностью оказывается скрытым.

Мне по душе безымянность. Теперь это моя новая жизнь.

Я – никто.

– Мисс?

Я вскидываю голову. Круглолицый водитель автобуса, улыбаясь дружелюбно и тепло, протягивает мне руку.

– Что? – не понимаю я.

– Сумку давайте, – с улыбкой поясняет он, глядя вниз на мой рюкзак.

Я хватаю рюкзак с земли и прижимаю к груди, вцепившись в него изо всех сил.

Я не двигаюсь с места, и он повторяет:

– Можно мне ее взять?

Я не хочу, чтобы какой-то незнакомец трогал мои вещи, и еще сильнее вцепляюсь в потертую ткань.

– Можно, я не буду сдавать ее в багаж? – спрашиваю я, не желая расставаться со своими вещами.

– Конечно, можно, – отвечает водитель с широкой улыбкой. – Добро пожаловать на борт!

Вежливо кивнув, я иду к автобусу. Но прежде чем подняться на первую ступеньку, я смотрю на него по-детски доверчиво. Смотрю с надеждой и оптимизмом, чувствами, которые не испытывала уже давно. А все потому, что за девятнадцать лет мои глаза видели то, о чем не должен знать человек моего возраста.

Вообще-то, такого не должно быть ни в каком возрасте.

Но это все в прошлом. И в это прошлое я выстрелила около пяти часов назад.

С первыми шагами навстречу свободе я чувствую, как на моих губах появляется новое, давно позабытое выражение.

Я улыбаюсь.

Что ж, за новое начало.

Потому что прошлое вышло отстойным.

Глава 2

ТА, ЧТО УМЕЕТ ВЫЖИВАТЬ

Я просыпаюсь и понимаю, что изо рта у меня течет слюна, но двигаться лень. Только когда, пытаясь подняться, слышу хруст в затекшей шее, я изящно вытираю слюну с подбородка тыльной стороной рукава.

Оглядываю унылый пейзаж за окном: заросшие поля, клубки перекати-поля и редкие лачуги. Смотреть особо не на что, но чем дольше мы едем, тем дальше я от своего прошлого. Прогуляться в преисподнюю и то лучше, чем оставаться в Лос-Анджелесе.

Не знаю, сколько я спала, но уже светает. Рассвет – лучшая часть дня, когда все вокруг свежо, и ты можешь забыть вчерашний поганый день. Если б только можно было стереть его навсегда… ну все, пошло нытье.

Я закатываю глаза и приказываю себе взбодриться. Да, у меня была паршивая жизнь. И да, по сравнению с моим отцом Гитлер – просто добряк Санта Клаус. Но знаете что? Я не позволю этому засранцу влиять на мою новую жизнь. Я не доставлю ему удовольствия снова командовать мной.