Сергей Бурлаченко - Волшебный дом

– И ещё этот запах мёртвых цветов. Такой мучительный и навязчивый, – прошептала женщина. – Прогони его, если можешь.

Диль кивнул. Женщина облегчённо вздохнула, сбросила туфли, по-детски свернулась калачиком на сиденье, зевнула и закрыла глаза. Через минуту она спала. Лицо её посветлело и на губах появилась невесомая улыбка.

Диль прислушался. Равномерно урчал двигатель машины, пело радио, водитель кукольно покачивался за баранкой. Мокрый туман за окном сгустился, серые облака плотно облепили автобус и «форд» утонул в безжизненном дымчатом киселе. Вокруг ничего не было видно. Исчезли, как будто и не существовали вовсе, домики вдоль шоссе, заборы, трубы, сама асфальтовая дорога с белой разделительной полосой. Диль приблизил к своему лицу браслет и прошептал одними губами:

– Гэх ора ук оро ий.

По кристаллу пробежала дрожь, камень словно подмигнул и повернулся на другой бок. На самом деле, у него всего лишь изменился цвет одной грани. Из ярко-бирюзовой она стала золотистой, потом оранжевой, а потом, набирая красных оттенков, вспыхнула малиновым и, в конце концов, бордово-свекольным цветом. Мальчик неотрывно следил за игрой света. Он явно что-то видел в глубине кристалла и одновременно читал какие-то важные знаки на менявшей цвет грани. Лицо у мальчишки неприятно изменилось. Нос заострился, губы побелели, взгляд стал жёстким и холодным. То, что он увидел, ему явно не понравилось. Показалось то ли смешным, то ли малозначимым. Он хмыкнул и разочарованно покачал головой.

– Палачом ты был фиговым, Руди, – усмехнулся Диль. – Неуверенным в себе и истеричным, как сорокалетняя баба.

Подросток ещё раз что-то шепнул кристаллу и опустил руку.

Ровно через минуту Кожан проснулась. Подросток-сирота сидел, уткнувшись лбом в стекло, и, наверное, дремал. Во всяком случае, глаза у него были закрыты. Значит, сучонок не видел, как её сморил внезапный сон. Запах мёртвых цветов исчез, теперь в салоне дышалось легко, ноздри приятно возбуждал свежий морской аромат. Женщина быстро села, нащупала под сиденьем туфли, скользнула в них ногами, поправила причёску и достала зеркальце. Ничего страшного, следов сна почти не видно. Она спрятала зеркальце и вытащила из сумочки файл, туго набитый бумагами. Документы на месте. Слава богу, всё в порядке. Мальчишка дрыхнет. Лёня-водитель слушает радио. До детского дома… женщина покосилась на часики на руке… ещё почти час езды. Ничего страшного не произошло.

Майя Сизифовна посмотрела в окно. Микроавтобус по-прежнему торчал в заторе перед Профсоюзной улицей. Но туча отодвинулась, дождь прекратился, на безоблачное небо вывалилось утреннее летнее солнце.

Бывает же такое: терпишь-терпишь – и уснёшь ни с того ни с сего, как суслик. И сон навалится какой-то странный, словно кино, которое уже один раз видела, но никак не вспомнишь, про что оно и чем закончится. Взгляд её упал на подол кроваво-красной юбки. Мальчишка что-то говорил про одежду палача. Намекал, что она, Кожан, в чём-то запуталась и что жизнь к ней несправедлива. Откуда в башке у этого заморыша такие мысли? И что он вообще мог знать про её жизнь?

Сразу после окончания пединститута она вышла замуж за бывшего однокурсника Диму. Были любовь, восторг, счастье. В двадцать четыре года она забеременела, ждали с мужем рождения сына и продолжения счастья. Придумали имя – Никита. Значит – «победитель». Но роды прошли ужасно, младенчик появился на свет с признаками асфиксии и умер на второй день прямо в роддоме. Удар был страшный. Кожан растерялась и впала в депрессию. Спас муж, ухаживавший за ней больше года и терпеливо переносивший все её срывы и капризы. Постепенно всё пришло в норму. Майя перестала видеть во сне умершего Никитку, почти забыла о ледяной игле, засевшей в сердце после его смерти. Кожан созвонилась с забытыми подругами, девчонки подняли свои связи и помогли ей устроиться специалистом в отдел опеки. Девушка рьяно и честно исполняла служебные обязанности, так как с юности была ответственной и трудолюбивой. В её карьере наметился рост. Какая-то сила ей подсказывала, что чем реже её личное будет пересекаться с работой, тем лучше. Но всё-таки однажды в сердце вернулась ледяная игла, и прошлое сыграло с девушкой злую шутку. Майя в каком-то тумане оформила документы и удочерила свою подопечную, пятилетнюю девочку, чьи родители беспробудно пили, а когда отец умер от цирроза печени, мать бросила дочь и подалась с каким-то проходимцем челночить не то на Украину, не то в Польшу и пропала без вести. Кожан занималась устройством сиротки в интернат, потом стала переживать, много читать Достоевского и Горького, вспоминать потерянного сына, плакать ночами – и всё кончилось тем, что девочка оказалась в её семье. Муж был против, но помалкивал. Только однажды сказал: «Твоя беда в том, что тебе обязательно надо самой наступить на грабли. Чужой опыт тебя ни в чём не убеждает. Ты слышишь только себя и понимаешь боль, только когда тебе самой начнут отрывать голову».