Анна Данилова - Ева и ее мужчины. Кажется, ее бросил очередной любовник?…

– Тот коллекционер, о котором я тебе говорил.

– Мне не нужны никакие коллекционеры. Я не собираюсь продавать свои картины.

– А зачем же ты их, черт возьми, пишешь? Чтобы раздаривать своим друзьям-алкоголикам, типа Драницына? Ты знаешь, за сколько баксов он загнал твои «Настроения»?

Ева ахнула.

– Ты нарочно говоришь мне это… Он не мог.

– Ты живешь в замкнутом пространстве, вернее, даже не живешь, а прозябаешь… Что ты видишь, кроме своей вонючей мастерской?! Продай с десяток картин, посмотри мир, поработай в Италии, во Франции, в Швейцарии, а чем тебя не устраивает пленэр в Голландии? Ты молодая баба, пользуешься бешеным успехом у мужиков, а живешь, как монахиня! Кого ты ждешь? Чего ты ждешь? Тебе что, нужна выставка в

Третьяковке, Русском, Пушкинском? Что тебе вообще нужно? Ты за один сегодняшний вечер сможешь заработать столько, что этих денег хватит на то, чтобы выставляться на крымском валу в течение пяти лет!

– Не ори на меня! Как ты не понимаешь, что мне трудно

расставаться со своими работами. Мне тяжело.

– Неужели надо обязательно голодать, чтобы решиться на

такое? Ты мыслишь не теми категориями. Продавать свои

картины – это нормально. Даю тебе пять минут.

– Откуда у тебя такая уверенность, что твой коллекционер непременно у меня что-нибудь купит?

– Он видел твои работы.

– Неправда.

– Я сфотографировал их тогда. Это я сюда поднимался по лестнице. И решетку на окнах два месяца назад снял тоже я. Она в моем гараже. Можешь убить меня. Но интуиция и опыт говорят мне, что ты должна жить иначе. Ты каждую зиму ездишь на чужие дачи, чтобы писать пейзажи, словно у тебя не может быть своей дачи… Ты просто не знаешь себе цену. Очнись, тряхни своей головой, приди в себя, вспомни, что ты женщина… Брось своего адвоката, он по сравнению с тобой ничто… Те деньги, которые он тебе дает, ты можешь заработать за пять минут… Ева, я обещаю тебе, что, если ты сейчас откажешься, ноги моей больше здесь не будет. Решай.

Стало очень тихо. Ева слышала тяжелое дыхание Гриши, он весь взмок, доказывая неправильность ее образа жизни, и вряд ли сейчас он думает о своих процентах. Она давно знает Гришу: многое он делает для души. Вот и сейчас он пришел только ради нее. Трезвый.

– Посмотри, у меня лицо не в краске? – Она придвинулась к нему и поцеловала его в щеку. Необычайная легкость охватила ее, когда она представила вдруг, как резко может изменится ее жизнь. Обманчивый ветер перемен коснулся ее лица. – Ладно, зови своего коллекционера, – выдохнула она. – В конце-то концов, мне надо освобождать мастерскую. Столько уже накопилось, а я все пишу…

***

Коллекционера звали Майкл Робертс. Он ни слова не знал по-русски. Они разговаривали с помощью Гриши. едва этот худенький светловолосый американец вошел в мастерскую, как Ева сразу же поняла – он знает, что ищет. Выбор был сделан, он остановился напротив полотна «Желтые цветы», написанного в сюрреалистическом стиле.

Гриша вывел Еву на кухню.

– Я не поняла: он что, берет всего одну картину? Ты же говорил обо всех? Ты разыграл меня? Ради нескольких долларов ты мучил меня здесь полчаса!

– Спокойно, птичка. Я сделал тебе такую рекламу, что твои «Желтые цветы» уйдут сейчас за пять тысяч баксов. Тебя устраивает цена?

Она широко раскрыла глаза: пять тысяч долларов!

– Устраивает. Десять процентов – тебе…

– Никаких процентов. Он платит уесть тысяч, тебе пять, мне одну. и решетка на окна за мной. А ты в течение недели уезжаешь отсюда, идет? Куда хочешь, пользуйся моментом… – Гриша волновался, пот горошинами катился по его круглому полному лицу.

Они ушли, забрав картину. Ева почувствовала, что чего-то лишилась, ей было даже немного больно, но на кухне, на столе, лежали пять тысяч долларов.

Раздался звонок. Она взяла трубку.

– Ева? – услышала она знакомый голос с акцентом. – Я хочу вас видеть. Это Бернар, вы меня узнали?

– Узнала.

– Я звонил вам, вас не было дома?

– Да. Вы где?

– Скажите «да», и я закажу здесь, в Париже, для вас билет. Вам надо будет только забрать его в аэропорту. Я хочу, чтобы приехали ко мне в гости. Запишите мой телефон! 40—74 03 54. Почему вы молчите? Что у вас с телефоном?

– Я слышу вас, Бернар. Я записываю…

– Вы приедете?

– Приеду.

– Запишите адрес…

И тут их разъединили. Ева от волнения не знала. куда себя деть. В квартире было тихо, но ей постоянно мерещились голоса, ей казалось, что мастерская наполнена людьми, собирающимися скупить все ее картины. Она вошла в мастерскую и посмотрела на то место на стене, где еще недавно висела картина «Желтые цветы». Теперь там было пустое месть. Она писала ее осенью, на даче Драницына. Она жила у него больше недели, много работала, шли дожди, рано темнело, они с Левой долгое время спали в разных комнатах, переговаривались перед сном, но в конце концов он не выдержал… Это был осенний роман, красивый, непродолжительный, плодотворный: той осенью Ева написала более двадцати натюрмортов и несколько вещей формального плана. Прав Гриша: жизнь продолжается, не могли же эти «цветы» висеть здесь до конца ее дней? Нет, конечно.