Наталья Сахарова - В едином ритме. Вслепую

– Привет. Хорошо, что зашла, – сказал он, доиграв.

Старалась заходить тихо, чтобы не мешать. Но, видимо, он услышал шорох. Говорят, у слепых тонкий слух. Но как он мог понять, что это именно я?

От этого странного ощущения (он почувствовал, что это была я, а не кто-то другой) стало не жутко, а, наоборот, почему-то, хорошо. Он показался родным – единственным родным человеком в этом чужом мире.

– Очень красивая композиция. Чья она?

– Моя.

– Ты пишешь музыку?

– Бывает.

Пришла извиниться, а разговор получается такой, как будто ничего не произошло.

– Прости, что нагрубила вчера. Там, на крыше…

– Ничего.

– Ты уже домой? Можем пойти вместе, если хочешь.

– Да, конечно! – мне показалось, он обрадовался. – Сейчас, только вещи соберу.

– Хорошо, я подожду.

Собрал ноты, закрыл крышку рояля, придвинул стул поближе к инструменту и положил ноты в шкаф – он проделывал эти действия уверенно. Как любой зрячий человек. Наверное, уже на автомате.

Заминки были заметны только тогда, когда он спускался со сцены – немного замедлил темп. Но, видимо, его ноги уже знали ширину ступенек, поэтому шёл он, не теряя равновесие.

Спустился со сцены.

– Пошли!

После обеда мало кто из постояльцев остаётся в гостинице – гуляют по городу. Персонал занят своими делами. Поэтому я могу играть на рояле в одиночестве. Мне нравится звучание зала. Это не то, что звук инструмента, стоящего в обычной городской квартире. Видимо, архитектор гостиницы отлично разбирался и в акустике.

Хотел услышать, как зазвучит здесь менуэт, который написал вчера, думая о ней. В процессе игры снова переживаю всё то, что произошло на крыше. Больно – от её грубости, но ещё больше от того, что ей самой больно. Видимо, это после аварии она так ожесточилась.

Странно. Вчера, когда играл дома, менуэт был в миноре. А сегодня руки наполнили мелодию надеждой – у меня никогда не получается её потерять (сам поражаюсь, насколько крепко мои зубы вцепились в эту хрупкую, но сильную девушку – покинутую на дне ящика Пандоры).

Кто-то зашёл в зал. Звуки были едва уловимые. Зрячий человек, наверное, и не услышал бы. Но у слепых свои отношения с воздухом. Без его помощи я бы не справился. Воздух как будто берёт меня за руку и ведёт через мрак, в котором я нахожусь всегда, почти всегда. Он, воздух, транслирует мне малейшие свои колебания.

Я не просто слышу, что кто-то вошёл в концертный зал, я ощущаю как этот кто-то затаил дыхание. Как человек отбросил волосы – сделал это легко и женственно. Как она тихонечко вздохнула. Как в этом вздохе было одновременно и наслаждение музыкой, и предвкушение разговора, и чувство вины. Конечно, я понял, что это она! И моё сердце сделало прыжок. Подпрыгнуло от радости так, как оно поступает по дороге на побережье. Когда, достигнув верха горы, начинаешь медленно съезжать вниз и тебе открывается во всей красе оно – долгожданное море. Всё-таки я счастливый: я видел море своими, тогда ещё зрячими, глазами.

А она сидела здесь. В этом зале. В первом ряду, на третьем сиденье справа, так что ей были видны мои невидящие глаза, руки, весь я. Играю сейчас для неё. Момент, о котором я так долго мечтал.

Доиграл. Поблагодарил её за то, что пришла. Она замешкалась. Видимо, удивилась: ведь я узнал её до того, как она начала говорить. Предложила выйти с работы вместе.

Сегодня ещё и тепло. Я счастлив!

Вышли вместе из гостиницы. Он предложил проводить меня. Я чуть не вызвалась сопроводить его – он же слепой. Хорошо, что сдержалась.

Передвигается по улицам он очень уверенно. В правой руке держит палку. Но мне казалось, что это не палка-поводырь, а цветок с длинным стеблем, которым он весело размахивает по сторонам. Совсем не было ощущения, что я иду с инвалидом. Он вёл себя как полноценный, ничем не обделённый, мужчина.

Было тепло, даже слишком – для осени. Он сказал, что этот год признали самым тёплым за весь период существования метеонаблюдений. Даже если это не так, я верю ему.

Он интересуется мной. Есть ли у меня друзья, как провожу свободное время, что люблю. Вплоть до того, что я предпочитаю: трамваи или троллейбусы, сухую погоду или дождь, кофе с сахаром или без… Он любит море и удивился, когда узнал, что я никогда не была на побережье.

Странно, но мы совсем не говорили ни о моём шраме, ни об аварии, ни о родителях. Как будто он уже знает обо всём. Мне кажется, мы знакомы сто лет, и теперь я уже не понимаю, как могла жить без общения с ним.