Елена Бурунова - Откровение. «Не судите, да не судимы будете…»

Так почему дочь такой прозорливой женщины осталась в рухнувшей империи и не укатила с мамочкой в Париж. Всё просто. Настя влюбилась.

В 1917 году Ростопчина младшая помогала в госпитале для раненых. Пример дочерей императора был заразителен. Ухаживая за солдатами, она познакомилась с молодым Зарецким. Его раны быстро заживали под чутким присмотром милой Анастасии. Всё шло к тому, что скоро Зарецкого опять отправят на фронт. Но не отправили. Февральская революция. Николай Второй отрёкся от престола в своей ставке в Могилёве в пользу своего брата. Михаил Александрович отдал власть учредительному собранию. Началась такая кутерьма. Октябрьская революция. Гражданская война. Красный террор. Голод. Разгул преступности. Полное падение веками создаваемой христианской нравственности.

Елизавета Гавриловна с очередным любовником – покровителем стояла на перроне вокзала, ожидая поезда в Финляндию. Россия для неё перестала быть родиной, как только бедные разорили богатых. За счёт последних бабушка неплохо жила. Елизавета Гавриловна от нечего делать отчитывала дочь за глупости. Под глупостями госпожа Ростопчина имела ввиду любовь. Эти чувства пагубны для юной особы. Бабушка вообще не верила в любовь, считая золотые монеты и счёт в банке более привлекательны для женщин. Только мама не слушала таких речей. Оглядываясь по сторонам, она искала глазами Семёна Зарецкого. Её возлюбленный появился в самый последний момент, когда объявили об отправке поезда. Зарецкий ворвался в купе, ударил по лицу протестующего нового отчима Насти. Схватил за руку любимую и они выпрыгнули с идущего поезда. Напрасно, мать, держась за поручень, звала дочь:

– Настя вернись! Ты сама потом пожалеешь!

Анастасия Ростопчина всё ровно не слышала. Отдаляющийся голос матери слился со свистом поезда.

Мама пожалела, но потом. В новую жизнь она входила, сильно сжав ладонь самого смелого и сильного мужчины на земле. Так считала мама пока не приехала в родной город Зарецкого и не поселилась в ветхой хатке. Кстати, Анастасия Ростопчина и одеться сама не могла, не то что заварить чай. Насте Зарецкой пришлось делать всё по дому, а ещё выслушивать нытьё вздорной свекрови. Муж только разводил руками на жалобы Насти.

– Сами разберётесь, – бубнил он, уходя на службу.

Жандармерию переименовали в милицию, но суть от этого не изменилась. Как и раньше за порядком кто-то должен был следить. Особенно теперь, когда Гражданская война окончена. На пепелище Российской Империи пробивался молодой и слабый росток СССР.

Мамина сказка закончилась ещё раньше, до приезда в Сенно. В декабре 1918 года родилась Аня. Моя старшая сестра. Вот её мама очень любила. Анечка была вылитая мать. Ей посчастливилось родиться в период эйфории от любви. Мать и отец жили ещё в Петербурге и проблемы быта пока не нависли чёрными тучами над их голубым небом. Первые ласточки разочарования прилетели к маме, когда Семён не мог достать лекарства для заболевшей Ани. Сестра чудом осталась жива. Благо в соседней комнате жил врач. Потом нехватка продуктов и полное бездействие мужа добили маму окончательно. Оказывается, обещания вечной любви ничто перед голодом. Единственным правильным решением отца было уехать из города. Каменный город не сможет прокормить, как земля. Осенью 1921 года молодая семья приехала в Сенно Витебской губернии. Как раз перед самым моим рождением. В октябре 1921 года в этот несовершенный и жестокий мир ворвалась я. Через пару лет после меня родился Николай. Коленька, как ласково его называла баба Тая. Она до безумия любила светло-русого мальчугана.

Таисия Павловна часто говорила:

– Вот это точно мой внучок. Настоящий Зарецкий! Весь в деда и отца.

Аня слишком похожа на нелюбимую невестку, а я отдельная тема для разговора.

– Угораздило родную кровиночку жениться на чужой. На московитке, – ворчала баба Тая после очередного скандала с Настей. – А Лизка – подкидыш! На кого похожа эта девка? У нас в роду отродясь таких не было! Ни на отца, ни на мать! Точно дитя ведзьмы. Говорила сама разродится, а он жидовку старую кликнул. Она ж ещё та, прорва была.

Баба Тая недолго мучила маму и нас своим злым языком. В 1930 по весне Таисия Павловна заболела воспалением лёгких. Она не доверяла врачу, а в особенности аптекарю еврею. Лекарства не принимала, посчитав, что всё само пройдёт. Только не прошло.

Я хорошо помню похороны. Народу было не много. Только родные и соседи. Бабу Таю недолюбливали за резкость в выражениях. Отец плакал тайком от всех. Мама спокойно стояла в стороне. Она даже не пошла провожать свекровь. Аня, как отец, тоже пустила слезу. Но не от тоски, а скорее от доброты душевной. Я, как и мать, не пролила ни одной слезинки. Не могла заставить себя оплакивать женщину, называвшую меня «подкидышем. Коля был слишком мал, чтобы понять сущность бытия. Его детский разум ещё не понимал, что иногда люди уходят навсегда. Понимая это в свои четыре года, братик рыдал бы. Для него бабушка Тая была самым дорогим человеком. Он знал её с лучшей стороны, чем мы.