Елена Донская - Крест. Или страшная сказка о любви

Белые одежды на безликих женщинах. Просьба-приказ съесть еще ложечку. Смена пакетов и банок на металлической вешалке.

Зачем капельница, почему она тут: ничего из происходящего ее не волновало, разве что отголоски приглушенной лекарствами боли. Но и она не была достаточно острой и близкой, чтобы растормошить сознание. Ксении смутно казалось, что она воспринимает чьи-то чужие, ослабленные расстоянием страдания. Все происходящее – даже невозможность и нежелание двигаться – было нереально, как бы не касалось ее. Она только знала, что время от времени ей делают укол, от которого она будет спать. Она жила от укола до укола и больше ни о чем не думала.

Так продолжалось, пока одним прекрасным утром она не проснулась по-настоящему, с ясной головой. Ну, возможно, ясность была довольно условная, голова болела, взгляд рассеянно перемещался, не сосредотачиваясь на предметах. Однако тяжелое облако, подушкой душившее умственную деятельность все это время (а сколько, кстати?) посветлело, поредело, превратилось в нестойкую дымку, и мысли вяло заворочались, зашевелились, радуясь свету, пришедшему на смену бессмысленной, серой мути. Разум неуверенно пытался вернуться к привычному рабочему ритму, словно мускул, потерявший силу и навык в период вынужденного покоя.

Ксения неторопливо, без любопытства осматривалась. Она почти сразу поняла, что находится в больнице. На тумбочке у изголовья – больничный завтрак.

Наверное, в тот момент, когда его принесли, она и начала выбираться из тумана, просыпаться. Ксения скорчила овсянке кислую физиономию и тут же забыла о ней: есть совершенно не хотелось, да и один вид серой, наверняка несоленой, размазни вызывал легкую тошноту.

Небольшая палата рассчитана на троих, но сейчас тут больше никого нет. Две соседние койки стоят вдоль стены, стыдливо прикрывая полосатыми одеялами отсутствие белья.

Однако, как она тут оказалась, оставалось загадкой. Может, я окончательно свихнулась и это психушка, нехотя, через силу, размышляла она. Тогда понятно, зачем меня глушили лекарствами. Может, я буйная. Хотя, вроде бы, это мне не свойственно.

На стене на расстоянии вытянутой руки помещалась кнопка вызова, но ей Ксения уделила столь же мало внимания, как и неаппетитной серенькой кашице в тарелке. Нет необходимости беспокоить медсестру. Время завтрака для пациентов – напряженное время для персонала. Пересменки, пятиминутки, подготовка к обходу, да мало ли… Рано или поздно кто-нибудь все равно придет и все ей объяснит.

Ксения оказалась права, совсем скоро к ней в палату пришли.

Да не «кто-нибудь», а целая делегация.

Все тот же белый халат. Но – властное выражение лица и… свита… Да, по-другому не скажешь. Свита из белоснежных молодых людей обоего пола, почтительно держащихся позади.

Мужчина.

Несомненно, он тут главный. Средних лет, темные волосы, бритое лицо, светлые глаза. Оттенок не рассмотреть, поскольку его взгляда удостоилась не Ксения, а неубранная овсянка. Ну, ясно, достанется кому-то на орехи. К приходу Самого пациенты и палаты должны быть вылизаны начисто, а тут, не угодно ли, объедки какие-то.

Доктор дернул бровью, только этим едва заметным движением выражая неудовольствие, а затем отрешенно уставился на макушки яблонь за окном. Везде понасажали эти яблони, вместо вырубленных постаревших тополей, весь город в кружевах…

Сопровождающие поглядывали на Ксению вскользь, без особого интереса, словно она не человек, а надоевший учебный макет. Точно, да это же студенты, догадалась она.

Доктор произнес несколько фраз, смысла которых она совершенно не поняла – сплошная латынь. «Орден „белое братство“, и даже с тайным языком,» – сыронизировала она мысленно.

Впрочем, едва проступившее раздражение тут же заглохло. Ее вниманием завладела его очень необычная, своеобразная манера речи.

Говорил он безразлично, негромко, ровно так, как необходимо, чтобы не перейти на шепот. Казалось, собственные мысли занимают его гораздо больше, чем происходящее вокруг. При этом впечатления, что человек просто неразборчиво бормочет себе под нос, не создавалось. Отсутствие эмоций с лихвой компенсировалось богатым, подвижным тембром. Ясный, открытый, с четкой артикуляцией голос далеко разносил каждое слово.

Мать Ксении всю жизнь проработала музыкальным педагогом. Умная женщина не заставляла дочь любить музыку из-под палки, как это часто случается в «приличных» семьях, однако ее профессия все же не могла не отразиться на жизни ребенка. Знания усваивались, впитывались сами собой, между делом.