Татьяна Хмельницкая - Мотсеррат. Катарсис жертвы

Разрыв с Николя заставил меня окунуться в работу, в создание двух собственных фирм. Папа помог, как и обещал – начальным капиталом, но это было его единственное вложение в мой бизнес. Я всё выстроила с нуля, вынудила вертеться, работать, приносить доход. Самое сложное – это создать детективное агентство, но на моё счастье появился Роб. Я долго искала кого-то похожего на него и дорожила господином Кастильо.

Николя нравились девушки с элегантными причёсками, ухоженные и утончённые. А я любила Николя, причём до такой степени, что попыталась походить на тот образ, что он боготворил. Николя было по душе называть меня полным именем Монтсеррат Романо, и я тянулась за фамилией, за именем, наполняя и отождествляя их с образом моей любви, иконой – Николя. Понимаю, это глупо, но и после расставания я продолжала быть той самой Монтсеррат Романо, на которую он обратил внимание.

Впрочем, изменения всё-таки произошли – сменила фамилию на девичью фамилию мамы. Мне показалось таковое правильным, ведь собиралась добиться всего сама, не опираясь на известного в мире бизнеса отца.

До сих пор воспоминание о реакции папы на перемены в моих документах вызывало приступ неподконтрольного страха. Ничего сказано отцом не было, зато взгляд оказался весьма красноречивым.

Ох, если бы не мама, страшно подумать, что последовало бы дальше. Ух!

Но буйный нрав господина Романо всегда растворялся под воздействием чар тихого, спокойного голоса жены. Если не вдаваться в подробности, то через три месяца отец смирился с тем, что я стала Эдельшталь, и даже начал со мной изредка разговаривать.

Сейчас всё наладилось, и папа лестно отзывался о том, как я вела дела и справлялась с довольно сложным бизнесом.

Пожалуй, только с предприятиями я и управлялась хорошо. С личной жизнью как-то не складывалось. Четыре романа потерпели крах, и каждый из них продержался не более трёх месяцев.

Может, и правда я жертва? Или это такие психологические выверты, которые проделывал со мной уважаемый врач?

Самым трудным оказалось отыскать в госпоже Эдельшталь прежнюю Монтси. Помню, я долго сидела у зеркала в собственной спальне и всматривалась в серебристую гладь, разглядывая себя. Поняв, что без бокала вина ничего не узреть, я сходила в гостиную, плеснула в пузатый фужер красного терпкого напитка, отпила глоток и только после этого вернулась к зеркалу.

Снова не помогло, но предписание врача выполнять необходимо.

Вытащила старые фотографии, разложила их на полу и сама, усевшись «по-турецки», стала разглядывать снимки. Все они принадлежали пятилетнему периоду, и лишь одна, случайно затесавшаяся, оказалась более ранней.

Да, все мои карточки той поры, вероятнее всего, в доме родителей.

Я выбрала самую удачную, на мой взгляд, фотографию бизнес-леди Эдельшталь, отбросила остальные, сгребая их в кучу, и водрузила рядом с ней единственное изображение Монтси Романо.

Шок – только так можно охарактеризовать моё состояние. Дело не в возрасте – прошло пять лет – в чём-то неуловимом и отравляющем.

На меня смотрела Монтси – невысокая симпатичная девушка с чёрными, как маслины, выразительными глазами и длинными каштановыми волосами, слегка выгоревшими от яркого солнца. У неё были пухлые щёчки, небольшой аккуратный нос, гладкая атласная смугловатая кожа. Губы полные, яркие. Ехидно изогнутые тонкие каштановые брови. Фигура женственная, с пышной грудью и круглыми изгибами бёдер, а талия лишь намекала на существование. Но впечатления о девушке формы не портили.

Госпожа Эдельшталь выглядела светской львицей, искушённой и строгой. Холодность её улыбки смотрелась притягательной, а глаза казались бездонными. Тёмные волосы, собранные в идеальную причёску, были частью общего образа, выверенного и сбалансированного. Ничто на свете не могло вывести эту женщину из равновесия. Она вполне уверенная в себе бизнес-леди.

Я поставила бокал с вином на пол и откинулась назад, уперев ладони в пол. На мне и в тот момент был надет безупречный брючный костюм, и на голове та же идеальная причёска. Удивительно, но даже дома я оставалась собранной и безукоризненной, не давала себе возможности расслабиться, побыть естественной и непринуждённой.

Прав, ох, как прав господин врачеватель душ – я утратила что-то важное, личное.

Снова глотнув из бокала, я склонилась над фотографиями.

Дело не в причёсках девушек, не в их внешнем своеобразии образов, нет. Мой взгляд тянулся к Монтси Романо, а Монтсеррат Эдельшталь становилось жаль. На дне её глаз плескались пустота и отрешённость, а облик служил подарочной рамкой к этому.