Татьяна Чебатуркина: Возвращение-2. Повесть

«И крыть тебе, Саша, как говорится, было нечем. Если и не приводил сюда горячих женщин, то, может быть, находил понимание и тепло в другой, более обустроенной и обжитой квартире своей сотрудницы или просто подруги».

«Сама виновата», – Саша села прямо в шубке на диван, уронила варежки на пол. Отгородиться от жизни, замкнуться в своей беременности, как дома, здесь явно не получалось.

– Сашенька, я тебе сейчас такой пир устрою. Будем Новый год заново встречать. – Женя забрал шубку, шапку, варежки, отнес в прихожую. Принес из кухни вазу, освободил от обертки букет роз, и журнальный столик ожил, когда ему доверили роскошь дивных цветов.

– Знаешь, я, честное слово, здесь уже неделю не появлялся. Прилетел из Германии. Был там у своих сестер на рождество, а здесь отчеты, встречи, – жил в гостинице. Давай разбавим пустоту квартиры, сделаем ее жилой. Первое – включаю камин. Второе – после завтрака поеду на поиски елки или натуральной сосны. Да, я вчера холодильник продуктами забил. Давай завтракать. Сейчас всего лишь девять часов, но ты же – птичка ранняя.

Саша чувствовала себя именно, как в гостях: чужая в чужой квартире, где натянулась тоненькая ниточка их отношений, готовая или дальше растягиваться до опасной длины, или разорваться от напряжения, и тогда нужны будут усилия, чтобы не видеть и не касаться узелка связки.

На кухне закипел чайник, соблазнительно запахло свежезаваренным кофе. Женя сделал бутерброды, разрезал на большие куски шоколадный торт. Саша невольно улыбнулась: одно помещение стало обитаемым – ожила кухня.

Она снова увидела деятельного, прежнего Женю, который никогда ничего не откладывал на потом. Он молча за руку притащил ее в ванную комнату и стал помогать раздеваться, включив воду в душевой кабине. Большое зеркало сразу запотело, и Женя, отвернувшись от смутившейся Саши на секунды, нарисовал на нем две круглые рожицы.

И все сразу стало на свои места. И не важно, где ты – в лесной избушке с поющими комарами, в модном отеле на турецком берегу, в палатке на берегу холодного ручья в Карелии. Самое главное – рядом с тобой единственный человек, который предан тебе, для которого в данный момент ты – единственная и неповторимая, – и весь мир сужается только в пространство для двоих.

И они согрели лиловые скользкие простыни теплом своих тел, и ночная картина с Биг-Беном вдруг вспыхнула сверкающим множеством электрических ламп, засветившихся от проникающих неярких лучей сурового зимнего солнца, неизвестно, как пробившегося через заснеженные тучи январского дня.

А потом к обеду Женя притащил почти трехметровую сосну, и тоже стало совсем неважно, что она была из подмосковных лесов, но запах отходившей от мороза хвои был точно такой же, как если бы срубили и внесли в тепло сосенку из верхнеерусланского леса, добавив листочек с печатью лесхоза: «Порубка разрешена».

И вдруг выяснилось, что в квартире нет ни одной елочной игрушки, и пришлось выйти на прогулку пешком до соседнего супермаркета.

Потом лепили пельмени. Женя резал зелень и такой жестокий лук, что Саше пришлось зажечь толстую розоватую свечу и смотреть на огонь, чтобы, прослезившись от едкого запаха, перестать шмыгать носом.

Елку поставили посередине зала, сдвинув диван и кресла к стенке. Когда потушили свет люстры, тотчас окунулись в волшебство таинственного, завораживающего, существующего само по себе, независимо от людей, танца синих и зеленых огней гирлянд. Они, словно договаривались, спорили, обижались, меняя режимы произвольно, в их разговоре Саша и Женя сначала попытались уловить какой-то смысл, зашифрованную связь, но потом просто погрузились в мир согревших душу сказочных огней.

Выпили шампанского без боя курантов, загадав желания в объятиях танца под музыку Женькиного ноутбука. Желания были два общих на двоих – дождаться малыша и никогда не расставаться.

А в гулкой пустоте сонного утра третьего января вдруг раздался тревожный, неожиданный звонок – сегодня, третьего января, ночью, в двадцать три часа из Израиля в Москву должны прилететь бывшая жена Жени Мария с его дочерью Эрикой на три дня.

У Саши было такое чувство, будто впопыхах села не в свою, нужную маршрутку где-то под вечер. Усаживаешься на свободное место поудобнее, достаешь деньги за проезд и вдруг замечаешь в быстро темнеющих сумерках за окном совсем другой, незнакомый пейзаж. Слышишь чужие названия остановок, и первое единственное желание – сорваться с места и выскочить поскорее, чтобы не оказаться в запутанном лабиринте совершенно чужого района, на неприятно незнакомой улице, где и домов почти нет, одни заборы, и практически нет прохожих, которые могут запросто вместо ответа торопливо ускорить шаги.