Татьяна Чебатуркина: Возвращение-2. Повесть

Может быть, это просто была защитная реакция организма в период вынашивания ребенка отгородиться от негатива повседневной жизни, или она устала от вечного напряжения школьной, да и, вообще, повседневной жизни, когда, как запряженная в телегу лошадь, бежишь по дороге уже по инерции, без кнута, только под резкое дерганье поводьев.

Тишина купе без попутчиков была еще одним плюсом к долгожданной поездке. И, что удивительно, – она даже не думала о предстоящей встрече с Женей, о том, что будет потом. Снова здесь жизнь поставила спасительный барьер в виде беременности – все будет нормально. Зачем заранее рисовать картины черной или наоборот пронзительными, убийственно-разноцветными красками, если то, что предстоит, уже кем-то свыше предопределено?

Саша сама удивлялась себе. Перед поездкой был недлинный разговор с обиженной свекровью: «Аннушка слегка простудилась, на каникулы домой не поедет. И, вообще, составлена специальная программа развлечений и отдыха для девочки в городе, которую планировали явно без участия матери, раз она так зацепилась за свое село и не желает, хоть раз в жизни, послушать советы и пожелания ее, Анны Алексеевны». И даже после этого разговора Саша спокойно сказала себе: «Поживем, увидим. Может быть, возьмем в Москве билеты до Волгограда, заявимся с Женькой в гости и сразу расставим все точки». Саша написала заявление директору школы на дополнительный отпуск по семейным обстоятельствам до первого февраля за свой счет.

Она понимала, что эта отстраненность, самоуглубление пройдут, как только малыш появится и заставит снова быть деятельной, решительной, успевать все и сразу, вертеться на одной ножке, вероятнее всего, как знать, полагаться, в основном, только на себя.

Рано утром второго января на перроне Павелецкого вокзала, в традиционно второй праздничный день было почти безлюдно. В хмуром безразличном свете непотушенных фонарей не спеша заметала сухая морозная поземка, но пока маленькие намеки на большие сугробы никто не чистил.

Женька так крепко схватил ее в объятия и так долго не выпускал из своих рук, что Саша сразу согрелась в уверенности, что Женька соскучился в ожидании ее. Это было не передаваемо словами: как коснулся щеки ладонью, словно убедился, – это явь, а не сон, и она, долгожданная, стоит на перроне московского вокзала. Как схватил и поцеловал ладошки – нет, не надо их греть, они пока хранят тепло железнодорожного вагона. Держал сумку и смотрел в глаза и, наконец, подхватив крепко под руку, потянул стремительно к выходу.

Он был без шапки, в теплой канадке с откинутым капюшоном, нос и щеки немного тронул морозный ветер, снежная пыль успела запорошить волосы, плечи, мех капюшона. В машине взгромоздил на колени замотанный в целлофан шикарный букет.

Огромный город отдыхал от праздничной суматохи. Машин на улицах было немного, точно Москва вернулась к своим до перестроечным истокам, потеряв сотни тысяч приезжих, отхлынувших в отливе праздника к себе домой на долгие десять дней.

С улицы в помещении было тепло. Женина квартира на третьем этаже элитной многоэтажки полностью соответствовала своему названию – служебная. Модная, темно-фиолетовой, почти черной расцветки бездушная мебель на фоне незапоминающихся обоев, большой холл-зал с вывертом дивана и кресел с маленьким журнальным столиком в самом центре, с плоским телевизором на полстены были точной копией рекламного вкладыша модного журнала.

В огромное окно заглядывал угол соседнего многоэтажного дома, стоящего вроде и не близко, но расстояние позволяло видеть изнанки квартир напротив на два этажа вниз, и потому в собственной квартире была приготовлена тройная защита в виде цветной тюли, жалюзи и плотных, почти жестяных шелковых штор до пола. Пустынная спальня с кроватью на полкомнаты, квадратная со стандартной мебелью кухня – Саша представила, как одиноко здесь одному человеку, хотя в углу прихожей торчала современная напольная ваза с букетом гроздьев и листьев из пластмассы, создавая иллюзию уюта. А напротив окна на стене висела тоже темная картина ночного Лондона с неизменным Биг-Беном. Эту безликость, однотипность не разбавляли даже светлый ворс дорогого ковра на полкомнаты и большой электрический камин в углу.

Кто оформлял весь этот дизайн квартиры, творил, как сказал бы дед Саши, «Ни для сэбэ», то есть модно, дорого, но не для себя.

И впервые за все время их непродолжительных встреч закралась предательская мысль: «Как Женька мог терпеть одиночество вот здесь, в этих пустых, гулких, нежилых стенах, когда не было командировок? И, вероятнее всего, он и не терпел, чтобы не ложиться одному в холодную кровать с шелковыми скользящими простынями какого-то лилового сумрачного, разбавленного золотыми разводами цвета».