Анна Берсенева - Нью-Йорк – Москва – Любовь

Минуту, не меньше, ее занимал только лунный свет – такой он был всепоглощающий, такой завораживающий. К тому же стекла во всех трех створках венецианского окна были волнистые от старости, и лунный свет делал их похожими на реки.

Алиса так глубоко погрузилась в этот странный переливчатый свет, что не сразу вспомнила, где находится и, главное, с кем она находится в этой комнате с венецианским окном.

Наконец чувство реальности вернулось к ней. Она повернулась на бок, оперлась локтем о подушку и посмотрела на Марата. Он спал, и она могла сколько угодно разглядывать его лицо. Оно всегда казалось ей очень интересным, даже красивым казалось ей это лицо, но разглядывать его в упор, когда Марат не спал, было все же неловко. А спящим она видела его сейчас впервые.

Его лицо было суровым. Это Алиса заметила давно, да практически сразу заметила, как только они познакомились. Но днем суровость все же была не так отчетлива, потому что Марат разговаривал, или смеялся, или сердился и ругался, и от всего этого его лицо было подвижным, переменчивым. А сейчас в нем проступило главное.

«Как у древнего воина», – почти с опаской подумала Алиса.

Этот легкий холодок – даже не страха, а какого-то отзвука, отблеска страха – будоражил, как глоток ледяного шампанского. Она вспомнила, какие сильные, просто стальные у него пальцы; прошло, наверное, часа три с тех пор, как он сжимал ее руки – ну да, раз взошла луна, значит, не меньше трех часов прошло, – а запястья до сих пор ноют.

«Может, даже синяки остались», – подумала Алиса.

Он не был с нею груб, нисколько. Но он был порывист, и ему трудно было отмерять свою страсть порциями. А разве ей нужны были порции страсти? Совсем наоборот! Алиса вспомнила, как в первые мгновения близости ей показалось, что он не просто проникает в нее, а пронзает ее насквозь. Именно это слово пришло ей в голову – пронзает. Оно было из того же ряда, что придыхание в его голосе, и ожидающий блеск его раскосых глаз, и патетика, с которой он предложил ей остаться с ним в этой комнате… Оно было сродни вот этой воинской суровости, которой неоткуда было взяться у худощавого, даже несколько субтильного звукорежиссера, но которая тем не менее проступила вдруг в чертах его лица так отчетливо, как будто составляла самую сущность его натуры.

В комнате было жарко, поэтому Марат лежал поверх одеяла голый, и Алиса могла без помех рассматривать не только его лицо, но и все тело. Даже в серебрящем все вокруг лунном свете оно казалось смуглым – не до черноты, а совсем чуть-чуть. Это очень шло к его раскосым глазам, сейчас закрытым, и к черным волосам, которые от жары прилипли ко лбу резкими прямыми линиями. Алиса только теперь поняла, почему ему так идет смуглота. Только теперь, когда разглядела в нем вот эту необъяснимую сущность древнего воина.

Ей вообще многое стало понятнее в нем теперь. Даже не понятнее, а как-то… Она стала точнее соотносить с ним свои действия – так, наверное. Например, сейчас она знала, что может рассматривать его сколько угодно – он не почувствует ее взгляда, потому что просто не обращает внимания на такие вещи. Ни во сне, ни наяву. И на это не надо обижаться, это не невнимание к ней, а то, что есть у него внутри и что она очень приблизительно называет суровостью.

Вообще-то Алисе хотелось разбудить Марата: при взгляде на его тело, все сплетенное из узких сильных мышц, она почувствовала то же волнение, которое чувствовала три часа назад, когда первая близость с ним только предстояла. Теперь ей хотелось повторить все еще раз, и это желание повторной близости было сильнее, чем желание близости первой.

«Я уже по-русски это называю? – удивленно подумала она. – Почему близость, почему не секс?»

А не знала она, почему! Москва меняла сознание, и оставалось только подчиняться этим переменам. Тем более что это было даже интересно.

Правда, удивляться неожиданно всплывшему в сознании слову все же стоило – Алиса понимала, что оно не подходит к их с Маратом отношениям. В конце концов, эти отношения еще только-только наметились, они пока держатся лишь на взаимном влечении и могут оказаться чистой случайностью… Но влечение было сильным, это Алиса чувствовала сейчас с особенной ясностью.

Она осторожно дотронулась до Маратова плеча. Плечо было горячим, у Алисы оно, наверное, было бы таким, только если бы она металась в жару. А он просто спал – дышал ровно и глубоко и даже не пошевелился от ее прикосновения.