Анна Богданова - Самое гордое одиночество

– Аполлинаий Модестович, пойдемте-ка домой! Фто это мы с вами на стаости лет какую-то въажду затеяли! – Пулькин отец очень этому обрадовался, воодушевленно вскочил с казенного лежака и по дороге домой все уговаривал Веронику Адамовну бросить искать ребро, потому что занятие это пустое и весьма сомнительное:

– Можно всю жизнь на это потратить, да так ничего и не найти. Да-с. А давайте-ка, Вероника Адамовна, вернемся к прежней нашей деятельности!

– Фто вы имеете в виду? Книги да статейки пописывать?

– Да хоть бы и так! Но не только это! Будем снова работать! Искать рукописи величайшего писателя, его личные вещи – пуговки, кружавчики, предметы туалета. Ведь эти мелкие вещички могут поведать о нем гораздо больше, чем ребро!

– Как так? – удивилась гоголеведка.

– А что нам даст ребро? Вот предположим, мы нашли его, сделали все надлежащие анализы, и Микола Тарасович Яновский действительно оказался потомком Николая Васильевича. И что нам это дает-с? Ведь даже самому Яновскому это не нужно! Он занят только своими чучелами! К чему тогда это нам ?

– Я никогда об этом не задумывалась! А ведь вы, Апойинаий Модестович, пъавы! – Вероника Адамовна стояла в темноте (в подъезде кто-то выкрутил лампочку) как громом пораженная. Через мгновение она пришла в себя и вошла в квартиру совершенно счастливая, почувствовав впервые за четыре дня отчаяния и апатии, что жизнь не закончилась и что им с Аполлинарием Модестовичем предстоит еще очень многое найти, разгадать и поведать об этом всему миру в своих книгах и статьях. Спустя два часа окрыленная новыми идеями гоголеведка говорила дочери: – Пуфечка! Как я могла! Как я могла поугаться с твоим отцом?! Ведь это же человек с больфой буквы! Как я была непъава!

Признав свою ошибку, Вероника Адамовна весь вечер извинялась перед мужем. Аполлинарий Модестович, в свою очередь, извинялся перед супругой – мол, в ссоре всегда оба виноваты, в чем-то неправ и он. Одним словом, в семье Дерюгиных был восстановлен мир.

Теперь наступило самое время распутать тот сложный любовный узел, затянутый моей родительницей, потомком того самого тевтонца, что участвовал вместе с остатками разгромленного Ордена меченосцев в захвате Восточного Поморья с Гданьском в 1309 году, и бывшим мужем ее – Николаем Ивановичем, который во имя самых светлых чувств к ней заделался барабашкой.

Спустя три дня после того, как Мисс Бесконечность отчалила спасать душу и молиться за любимого сыночка своего Жорика, связь с Буреломами была налажена. Мамаша позвонила мне и, услышав о бабушкином уходе из мирской жизни, забыла на несколько минут, зачем она мне вообще позвонила. Узнав точный адрес монастыря, мама радостно взвизгнула и сказала, что монастырь этот находится в 30 километрах от Буреломов и что завтра же поедет туда и навестит старушку. Засим она наконец-то вспомнила о цели своего звонка и долго рассказывала, как они с герром Гюнтером, решив проследить, кто все-таки хозяйничает в огороде, пока они спят крепким, сладким сном, бдели всю ночь:

– И только под утро, когда светать начало, смотрю из окна – у калитки появилась знакомая фигура, резво перемахнула через забор и давай дрова колоть! Я вышла на улицу и крикнула – мол, я в твоей помощи, старый развратник, не нуждаюсь, у меня есть кому дров наколоть и воды принести!

На что Николай Иванович, смачно харкнув в сторону, с горечью и злобой гаркнул:

– Мрак! Я еще и виноват! Совсем распустилася! – И, отбросив топор в сторону, предложил мамаше снова сойтись.

– Ха! Нашел дуру! – усмехнулась моя родительница и хвастливо сообщила: – Я скоро вообще в Германию уеду! Нужен ты мне сто лет! Изменщик! И нечего тут околачиваться! Уматывай в свою московскую загазованную берлогу!

Отчим эти слова проглотил – ничего не ответил, а только еще раз плюнул, да и то неудачно – попал себе на телогрейку, повернулся и ушел. Ему не удалось в тот же день уехать в свою «загазованную берлогу» по причине весенней распутицы, и еще неделю он прожил у Кисляков. Потом исчез из Буреломов – мама увидела лишь удаляющийся бампер его машины.

А через неделю после этого звонка мамаша пожаловала в Москву сама. Она, как обычно, вихрем влетела в квартиру (благо «лучшего человека» дома не было – он поехал в редакцию решить с Любочкой кое-какие, как он выразился, «писательские» вопросы), но, скинув с себя алый плащ, привезенный осенью из Германии, мама не кинулась, как это всегда бывало, к холодильнику, а тяжело опустилась в кресло и в ужасе воскликнула: