Жаклин Митчард - Прощение

У нас не было телевизора.

Девочки из баскетбольной команды удивлялись: «Как ты живешь?» Но я привыкла.

У нас был телевизор, когда я была маленькой, и мне запомнились какие-то нудные новостные или аналитические программы, посвященные внешней политике, и более интересные – о животных. Потом подросли Рути и Беки, начали ссориться из-за телевизора, поэтому он исчез из нашего дома. Зато у нас было около сорока миллионов компакт-дисков. Не только классика и религиозная музыка, но и рок, и кантри, а папа установил мощные динамики. В десять лет я уже умела шить себе одежду. К двенадцати годам я прилично рисовала и кроила – у меня действительно это получалось. У нас был стационарный компьютер и ноутбук: папа считал, что энциклопедии устаревают уже к моменту их выхода, а нам нужны были материалы, чтобы делать домашние задания. У девочек были игры и программа «Строитель зоопарка», а также программа, которая учила быстро печатать. Даже Беки умела быстро набирать текст... к тому времени, как умерла. Ноутбук находился в моем распоряжении.

Каждый вечер, кроме понедельника, когда вся семья собиралась для беседы, я читала или переписывалась с друзьями. Мне нравилось отправлять им электронные сообщения, хотя их освещенные окна были видны из моей спальни, которую я делила с Беки и Рути. Мама как-то сказала, что около Северного полюса есть небольшое поселение и там у каждого имеется телефон. Так мы и жили – я и моя лучшая подруга Клэр Эмори. Мы могли бы открыть окно и крикнуть друг другу. Но так мы лишились им уединения. И у Клэр, и у меня были компьютеры, но у нашей подруги Эммы его не было. Поэтому Клэр звонила Эмме и рассказывала о том, что я написала. Мы говорили о том же, о чем говорят все в этом возрасте, – об одежде и мальчиках, о школе и мальчиках. И Клэр, и Эмма неровно дышали к Мико Сассинелли, как и я, когда повзрослела и поняла, что это такое. Клэр писала о своем желании стать певицей. Она стала ею и сейчас живет в Нью-Йорке.

Клэр не отказалась от мечты. В отличие от меня, которая бросила баскетбол. Я не хотела, чтобы меня замечали только потому, что я удачно передала мяч. Я еще держалась за игру, но потеряла к ней интерес, после того как... вынесли вердикт.

Я очень любила математику и естественные науки.

Мой отец преподавал американскую литературу в старшей школе, хотя и туда и не ходила. Он учил меня по полчаса или по часу каждый вечер. Мама занималась со мной еще два часа. Этим мое образование исчерпывалось.

– Просто удивительно, как много можно успеть за три часа без всяких глупостей, которыми перегружены дети в школе, – поделилась моя мама с миссис Бридвелл.

– А если попробовать учить восьмерых детей разного возраста? – спросила мамина собеседница.

– Я о таком даже думать не хочу, сестра Анна. Я бы тронулась умом, точно.

И она тут же посмотрела в сторону, словно что-то привлекло ее внимание. Моя мама успевала продавать туристам и дилерам сотни ваз и скульптур, которые можно было найти в художественных галереях по всему Западному побережью. Папа заметил, что даже если бы мама зарабатывала сотню долларов в год, это грандиозный успех, потому что деньги она получает за любимое дело. Но мама зарабатывала намного больше.

И ей это нравилось.

Однако сейчас она больше этого не делает.

Больше никогда этого не делала.

Поэтому цена на ее изделия подскочила. У нее осталась дюжина ваз, законченных очень давно, которые она теперь продает туристам и получает за них чеки с внушительными суммами. Но ей все равно.

Ей не дано было полностью реализовать себя в том, чего ей страстно хотелось. Не каждому везет.

Когда я возвращаюсь к разговору с миссис Бридвелл в тот день, то вижу, что мама не чувствовала себя счастливой. У других было по шесть детей, например у Тьерней – семеро. У Клэр было четыре брата. Бридвеллы – это вообще особый случай. Почти все наши соседи имели не менее четырех детей. У мамы были только три дочери. Она беременела, но, к сожалению, все срывалось. Когда произошла трагедия, мама была на седьмом небе от счастья, потому что все опасности ее очередной беременности миновали. Должен был родиться наш брат Рейф. (Мы не знали, что это мальчик. Я говорю «мы», потому что он был братом Рути, Беки, а потом Тора, хотя моим сестренкам уже не суждено было узнать об этом.)

Они бы так любили своих братьев!

Я тоже их любила, правда, вначале боялась выразить свое чувство, как и мои родители. Мы были напуганы тем, что нам довелось пережить.