Валерия Горбачева: Медвежий камень

В этот момент входит Мишель. Он проходит к столику, где Катюша готовит бутерброды, и ласково целует ее.

– Молодец, Кэтти. – Он поворачивается ко мне, требовательно и в то же время вопросительно смотрит мне в глаза: – Ксения Андреевна, я не понял…

– Иду, я уже иду, – обреченно говорю я. – Народ, пойдемте обедать. Нет, это просто катастрофа…

Ответом мне был хохот.

Вечером, рассказывая мужу об этом невероятном событии, я все еще не могу поверить, что такое возможно.

– Они теперь вдвоем будут меня опекать, представляешь? Будто других забот нет.

Муж смеется.

– Брось, Ксения, ты должна была это предвидеть, он же обещал, что тебя в любом случае не бросит… Кстати, когда у них свадьба?

– В конце октября. Я что-то подзабыла, какого точно числа.

– Молодец! – скептически качает головой муж. – Мы же приглашены. А когда идти – не знаем?

– Ой, до этого времени еще сто раз все узнаем. Ладно, дорогой, прости, но мне нужно посмотреть кой-какие материалы, завтра лекцию просили почитать…

Я устраиваюсь поудобнее на диване и достаю папку со своими записями. Муж усаживается в свое любимое кресло перед телевизором и надевает наушники, чтобы не мешать мне работать. Дети в своей комнате, кажется, делают уроки. Старший-то точно, а дочка, скорее всего, слушает музыку, тоже в наушниках, чтобы не мешать брату. Тишина. Я улыбаюсь и переключаю все внимание на документы…

– Ксения, – муж неожиданно вынимает наушники и включает звук телевизора, – твой выступает…

Я с трудом отрываюсь от бумаг, не совсем понимая, о чем он говорит. И не верю своим глазам. На экране Стас. Станислав Владимирович Дрозденко. Легкий озноб. «Мой».

– Не было ничего, – бурчу я, снова опуская глаза в бумаги, – ничего не было.

– Да ладно, – пожимает плечами муж, – это я так, образно сказал. Пойду чайник поставлю, ужасно пить хочется. Ты будешь?

– Да, буду, – машинально говорю я, провожая его взглядом.

Отложив в сторону бумаги и подтянув к груди колени, я смотрю телевизор. Стас. Темно-коричневый свитер, хорошая стрижка, серьезный и умный взгляд. Я не слушаю, что он говорит, я просто смотрю, машинально поглаживая плечо: четыре глубоких пореза, покрытые коричневой коркой, прорезавшие кожу наискосок сверху вниз, почти до локтя. Врач сказала, что шрамы останутся в виде узких белых полосок. Пусть. Мой медвежий след. Память о камне. И о Стасе. Я не видела его «сто лет», те же самые «сто лет», которые прошли с того памятного дня. Сто лет. Десять дней. Вечность. Да, мы не виделись с ним ни разу. И не разговаривали по телефону. Он не звонит, и я благодарна ему за это. Потому что я не просила: «Не звони мне, пожалуйста». Эти слова произносятся только тогда, когда хочется сказать: «Позвони мне». Но я действительно не хочу, чтобы он звонил. Потому что это мучительно. Мучительно не только для меня, но и для него. Для него даже больнее. Мне-то будет приятно, что он меня помнит, что он скучает, ждет. А вот каково ему?

Он смотрит с экрана прямо мне в глаза, и я невольно прислушиваюсь. Чуть улыбаясь, он говорит что-то о том, как он рад, что судьба свела его с такими интересными людьми, как археологи, о том, что вот уже второй сезон у него производятся археологические раскопки, и он счастлив, что у него есть возможность соприкоснуться… Он смотрит прямо на меня, в его глазах я вижу легкую грусть, и мне кажется, что он говорит это мне. Я знаю, что он говорит это всем, но так приятно думать…

Муж гремит чем-то на кухне, и мне вдруг приходит в голову странная мысль: интересно, а как поступил бы Стас, окажись он на месте моего мужа в такой вот ситуации, как сейчас? Неожиданная мысль приходит и застревает, мешая просто смотреть. Я вглядываюсь в лицо Командира. Он, скорее всего, просто переключил бы канал, сказав, что «нечего здесь смотреть». Он не оставил бы меня одну, чтобы я могла не украдкой, а спокойно, не пряча взгляд, не лукавя, просто посмотреть на дорогого мне человека. Он бы не позволил. Это обидно. Так что правильно все я сделала. Правильно. Не было ничего…

А жаль.