Француаза Бурден: Искушение страстью

Самоубийство Эдуарда имело свое объяснение. Войну он провел изгоем: для участия в ней он был признан негодным. Проблема со здоровьем осталась у него с детства: из-за падения с лестницы и неудачной операции колено осталось неподвижным, нога перестала гнуться. С годами хромота усилилась, поскольку он отказывался пользоваться палкой. Конечно, речь шла не о серьезном увечье, однако в призыве ему отказали, а потом признали окончательно негодным для военной службы.

В этом несчастном случае Клара очень долго винила себя. Это ее недосмотр, это она не уследила за сыном. При виде Эдуарда ее всегда охватывало чувство вины, заменявшее недостаток любви. Он родился слишком рано, ей был лишь двадцать один год, и она была не готова стать хорошей матерью. Она обожала балы, танцы, всевозможные светские безумия нарождающегося столетия; сначала она считала, что беременность ее обезобразила, потом ее связал младенец, так что сил радоваться материнству не оставалось. Анри все понял – он был чутким партнером – и впредь вел себя осторожно, поэтому рождение Шарля шесть лет спустя стало праздником доброй воли. Этот ребенок появился у Клары в благоприятное время. И поскольку Анри уже давно занимался Эдуардом, Клара с чистой совестью посвятила себя Шарлю.

С самого начала он оказался легким, очаровательным ребенком. Анри водил Эдуарда по музеям и проверял уроки, она ходила с Шарлем в цирк и радовалась, когда он хлопал в ладоши. Отец занимался образованием старшего, а мать играла с младшим – словом, все четверо были счастливы, во всяком случае, Клара утешала себя этой мыслью. Потом разразилась Первая мировая война, положив конец семейной идиллии. Когда Анри погиб на фронте, Эдуарду только-только исполнилось четырнадцать, он был уже подростком, а Шарль – всего лишь восьмилетним ребенком. Они по-разному восприняли смерть отца. Перед Эдуардом разверзлась [1]пропасть, и Клара так никогда и не сумела восполнить отсутствие отца.

В восемнадцать лет Эдуард избрал медицину, затем специализировался в хирургии. Могло показаться, что причиной этого выбора был бездарный практикант, который искалечил его колено. На самом же деле он последовал примеру отца: до гибели под Верденом Анри был видным хирургом. Медицина вообще была наследственной вотчиной Морванов в течение многих поколений: помимо Амбруаза Парэ, они могли гордиться еще несколькими предками – и Эдуард ими гордился.

Шарль решил не подражать старшему брату и стал адвокатом, для того времени в этом не было ничего необычного, да и ему это подходило больше. Блистательный, красноречивый, способный к учебе, он первый год провел на действительной военной службе в только нарождающейся авиации, а потом второй год – добровольцем, чтобы получить диплом пилота и лейтенантские нашивки. Он обожал летать, обладал массой достоинств, и его жизнь складывалась удачно.

Своим остроумием Шарль веселил Клару, был ласковым и умел тронуть ее сердце; она в этом не признавалась, но ей льстило его поведение – сначала примерного сына, а потом зрелого мужчины. Эдуард же оставался мрачным, никому не пытался понравиться: в эмоциональном одиночестве он зациклился на своей физической неполноценности. Ему хотелось, чтобы его уважали или жалели. Между братьями не было никаких точек соприкосновения: их всегда интересовали разные вещи. Эдуард вовсе не пытался соревноваться с Шарлем, предоставляя младшему преуспевать во всех спортивных забавах, сам же предпочитал блистать во время коктейлей с бокалом шампанского в руке, рассказывая в мельчайших подробностях об операциях в больнице Валь-де-Грас.

Клара часто устраивала приемы. Почти каждый вечер особняк на авеню Малахов был ярко освещен: в безумной атмосфере между двумя войнами многие спешили жить, После смерти Анри она пять лет пребывала в трауре, но с 1922 года снова начала появляться в свете и принимать у себя. Она не хотела навязывать сыновьям отшельническую жизнь, а что касается ее самой, то в свои сорок лет она не утратила желания нравиться. Однако, если она и принимала ухаживания, то любовников не заводила. Во всяком случае, о них никто не знал. Клара чувствовала слишком большую ответственность за династию Морванов, чтобы путаться с кем попало, и старалась вести себя как истинная глава семьи. Даже если нравы стали вольными, а модная эмансипация позволяла женщине быть более раскованной, Клара знала границы, которые переходить нельзя. Читать Арагона и слушать Равеля – пожалуйста, но прослыть веселой вдовой – об этом не могло быть и речи.