Анастасия Доронина - Твой билет в любовь

— Этот человек оказался недостойным нас с тобой, — вот все, что она услышала об отце, которого так никогда и не увидела.

Но один раз, когда девушка уже заканчивала институт, шестидесятилетняя пьянчужка, соседка Вера, которой всегда и до всего было дело, увязалась проводить Киру до метро. Когда они стали пересекать соседний двор, Вера, гримасничая и озираясь, шепотом, больше похожим на кашель, вдруг спросила:

— А чего ж это ты папку-то не навестишь никогда, Кира? Папка-то твой в соседнем доме у Таньки-парикмахерши комнату снял… Вернулся он, Кирюха…

— Откуда вернулся? — остановилась Кира.

— Откуда… Оттуда! Где вечно пляшут и поют…

— Не понимаю…

— А мать-то не говорила? — фальшиво удивилась соседка. — Ты, Кир, тогда смотри, не проговорись Софье-то Андреевне, лютая она у тебя на эти разговоры… Папка твой уж год, как откинулся.

— Как это? — перед Кириным воображением встала глупая картина отброшенных на дуршлаг макарон. «Откинулся…» Слово-то какое глупое.

— Ну ты прям как вчера родилась, Кирюха… Откинулся — значит освободился, отсидел значит!

— Ногу, что ли, отсидел?

— На зоне отсидел, дура!

— Мой отец — зек?!

— А ты не знала? Ну все, Софья как пить дать язык мне отрежет. И кто ж меня просил-то, болтать-то, дура я проклятая, дите неразумное…

— Вера! Рассказывай немедленно! — приказала Кира «неразумному дитю». — Или я вот прямо сейчас разворачиваюсь и иду все узнавать у мамы!

— В положение ты меня ставишь… — вздохнула соседка и вдруг, воровато оглянувшись, вильнула в сторону и шлепнулась на лавочку возле соседнего дома. — Садись-ка, — пригласила она Киру и интригующе заиграла глазами.

— Папа твой, Кирка, добрую четвертную на зоне оттрубил. Это, дочка, считается срок, я знаю…

Двадцать пять лет?! — Кира не успевала за соседкой, которая, взяв разгон, набрала в грудь воздуха, чтобы накрыть девушку новой волной информации. Новость о том, что бывший муж этой зазнайки Софьи Андреевны выпущен на свободу да еще и поселился неподалеку, обжигала ей рот и десна.

— Двадцать пять лет! — ужасалась Кира. — Да что же он, убил, что ли, кого?!

— Да не-ет! — отмахнулась Вера. И засучила ножками: — Ты, Кирюха, слушай, слушай и не перебивай! Папка твой по щипаческому делу большущий специалист, щипачи — это карманники, воры то есть карманные, среди уголовников они самые что ни есть уважаемые люди… Только Софья, конечно, и знать не знала, что ейный мужик такое ремесло имеет. А коли б знала, то не только бы прогнала — своими бы руками за решетку запрятала, она ведь у тебя идейная, дай бог ей здоровья… Я, Кирюха, знаю, что говорю: энтот роман у меня на глазах, можно сказать, развивался. Я тогда техничкой работала в райкоме комсомола, а Софья, значит, помощником была у первого секретаря. Да. Тридцать лет уж прошло, страшно подумать!.. Как щас помню: Софочка по коридору цокает, строгая такая, в костюмчике синеньком и блузка на ней такая, из крепдешина, с рюшечками и глухим воротом. Под мышкой папка с бумагами, это уж непременно! Причесочка — волосок к волоску, чтобы помадами там какими или другими мазилками — никогда Соня этим не пользовалась. А Павел, отец твой будущий, наоборот, как работяга последний выглядел: в брюках да кофте от спортивного костюма, в другом чем я его и не видала… В школе нашей, что напротив дома, они оба в одном классе учились. Только Соня после в институт поступила и потом по идеологической части пошла, а Пашка как был шалопаем, так им и остался: пить да курить это Павел завсегда умел, лучше всякого другого… Дружили они.

— Кто с кем? Мама с… этим?

— А-ха. С самой ранней молодости, с детства даже, можно сказать.

— Ничего не понимаю! Мама — она всегда такая правильная!

В этом-то все и дело! Софья до самого последнего класса в активистках ходила, любые поручения бросалась исполнять, хоть макулатуру собрать, хоть бабульку через дорогу перевести. А тут ей Пашку подтянуть поручили, по арифметике, что ли, да я точно-то не знаю, хотя разницы нет — он по любому предмету на двойках да единицах ковылял. Школу надо заканчивать — а у него «неуды» кругом. Ну тогда комсомольская эта организация и поручила Соне подтянуть парня. За руку она его из компаний уводила, бесстрашная такая девка, прямо приходила туда, где вся эта шпана собиралась, брала за руку и вела. А Пашка и не сопротивлялся вовсе, шел, как телок, краснел только. Соня — она же красивая была, от нее пол района млело, не то что какой-то Пашка-замозура, прости Господи!