Анастасия Доронина: Если ты меня любишь

— Лиза!

— О, это ты. Слава богу. Здравствуй, дорогой…

Высокая статная женщина в темных очках подала руку молодому человеку и спустилась с подножки вагона. Пола тяжелой шубы из чернобурки, которую дама попридержала, чтобы не запачкать о ступеньки, на миг приподнялась и обнажила стройные ноги в высоких кожаных сапогах-ботфортах. Женщина легко ступила на платформу и оглядела спешащий вокруг люд хотя и мельком, но свысока; это чувствовалось по гордой, даже высокомерной посадке ее головы и осанке.

— Как ты доехала? — спросил ее молодой человек. Встречающий был гораздо моложе дамы в мехах. На вид ему было лет двадцать пять, но он казался еще юнее. Может быть, из-за светлых, слегка вьющихся волос и ямочек на щеках, проступающих каждый раз, когда он улыбался.

— Ужасно! — ответила его спутница, брезгливо поведя плечами. — Духота в вагоне стояла страшная, в тамбуре накурено, в вагоне-ресторане — только жареная курица, жуткая, картонная, как доска. А попутчики! Господи, Алеша, мне как будто нарочно подсадили каких-то недоумков: толстые, уставшие, потные, вонючие! И все время, представляешь, Алеша, все время лезут с разговорами! Я большую часть пути в коридоре простояла, смотрела в окно. Никогда больше не поеду поездом! Никогда!

— Что ж… Будем считать, что тебе просто не повезло.

Молодой человек, которого дама назвала Алешей, принял у проводника багаж — дорогой кожаный саквояж — и, подхватив женщину под руку, повел ее по перрону.

А вокруг царили грязь, сутолока и суета Ярославского вокзала. Смуглолицые носильщики шныряли сквозь толпы встречающих-отъезжающих, через кучки невнятных личностей и сытых милиционеров. Последние, не обращая внимания ни на лохотронщиков, ни на продавцов паленой водки, прищуривая глазки, выискивали очередную добычу в толпе приезжих.

Вместе с сумраком ноябрьского вечера из всех щелей Ярославского вокзала, как тараканы, повылазили бомжи и вокзальные проститутки. Они смотрели вокруг осоловевшими глазами, приставали к прохожим, искали, чего бы стырить. Запах стоял ужасный, толчея была еще хуже. И как бы ни торопились дама в мехах с молодым человеком побыстрее покинуть это наводящее ужас место, их все же успели десять раз толкнуть, пять раз попросить «на хлебушек» и один раз конспиративным шепотом предложить «охренитильного сексу всего за червонец».

— Воистину, если хочется кого-нибудь очень интеллигентно послать, то в наше время можно обойтись и без слова из трех букв. Можно просто сказать: «А иди-ка ты на три вокзала!» И любой москвич тебя поймет, — весело сказал молодой человек, обернувшись к своей спутнице.

Но дама никак не отреагировала на шутливое замечание, сказанное с целью ее ободрить. Поджав губы, она старалась максимально убыстрить шаг и поскорее миновать эту клоаку.

— Твоя машина далеко?

— Да сразу за воротами. Погоди-ка…

Несмотря на то, что вечер густел буквально на глазах, Алексей сумел рассмотреть в районе пригородных касс нечто такое, что привлекло его внимание. Нахмурившись, он остановился и вгляделся еще пристальнее.

— Что с тобой? — недовольно спросила его спутница.

Не ответив, он рванулся вперед, оставив Лизу позади, и схватил за плечо толстого человека лет шестидесяти. Нервно оглядываясь, этот тип вел (правильнее было бы сказать, волочил) за собой какую-то девушку. Она сопротивлялась, пытаясь вырвать у него свою руку, бормоча что-то нечленораздельное, но ее сопротивление было довольно вялым и, уж во всяком случае, никакого видимого результата не приносило. С девушкой было явно не все в порядке: голова у нее моталась из стороны в сторону, ноги заплетались — толстяку приходилось подталкивать ее в спину. И одета она была тоже странно — слишком легко для промозглого ноября.

От прикосновения Алексея обрюзгший тип, производящий вдвойне неприятное впечатление из-за зачесанных на лысину сальных прядей, обернулся. Поспешность, с которой он это сделал, выдавала его явно нечистые помыслы.

— Чем обязан? Вы кто? Вам что надо? — вопросы толстячок цедил отрывисто, часто облизывая губы. Вокзальные фонари осветили неприятное, потное лицо с бегающими глазками. Толстяк прищурился и торопливо шагнул в сторону, выпустив при этом руку девушки. И она стразу же, как подкошенный колосок, упала на цементный бордюр, отделяющий домики билетных касс от пешеходной зоны.

Не отвечая, Алексей нагнулся к девушке. Теперь было видно, что она отчаянно молода, почти девочка — в синих джинсах, сером, разорванном на рукаве джемпере и двумя детскими косичками, спускающимися по остреньким плечикам. Она лежала на бордюре, поджав ноги в кроссовках и положив голову на руки. Нездоровая бледность узкого лица с плотно закрытыми глазами была видна даже при тусклом свете фонарей.