Анастасия Доронина: Если ты меня любишь

— Кто она? Ей плохо? — спросил Алексей у толстяка.

Он пожал плечами:

— Понятия не имею.

— Вы знаете эту девушку?

— Не знаю.

— Куда вы ее тащили?

— Я ее никуда не тащил! — взвизгнул толстяк. — Что вы… что вы хотите мне предъявить? Я до нее даже не дотрагивался! Я серьезный человек, я семьянин!

— Слушайте вы, семьянин! Девушке плохо, это совершенно ясно. По-моему, она вообще слабо представляет, что вокруг нее происходит. И вы, видя, что она в таком состоянии, куда-то ее волокли! Куда? К своей машине? Хотели воспользоваться ее беспомощностью?

— Не сметь! Не сметь клеветать на меня! — выкрикивал толстый, продолжая пятиться в темноту. — Я хотел ей помощь… Оказать первую помощь…

Не договорив, он резко развернулся и бросился бежать, смешно виляя широким задом. Через секунду тьма съела его целиком.

— Алеша! — позвала женщина. Голос у нее звенел, как натянутая струна. — Долго мне ждать?

— Подожди, Лиза. — Алексей еще ниже наклонился перед лежащей и осторожно потряс ее за плечи. Реакции не последовало — девушка или крепко спала, или была без сознания.

— Не можем же мы ее так бросить! Кажется, надо врача… Ей плохо, кажется.

— Господи, Алеша! — Его спутница уже подошла, стояла рядом. — «Плохо…» Не плохо этой потаскушке, а хорошо — даже лучше, чем нам с тобой! Неужели ты не видишь, что она просто пьяна, пьяна до беспамятства! Я вообще не понимаю, чего ради ты с ней возишься. Таких вокзальных шлюх здесь тысячи и тысячи! Оставь ее, ради Бога, Алеша, и поехали. Я очень устала!

— Сейчас, — коротко ответил молодой человек. Он провел рукой по щеке девушки, и она вдруг открыла глаза.

— Как тебя зовут? — спросил Алексей. Ответа не последовало; девушка пристально смотрела на него, но явно не отдавала себе отчета в происходящем.

— Как тебя зовут? Откуда ты? Тебе плохо? Как ты себя чувствуешь?

— О господи! — вздохнула дама в мехах.

Девушка вдруг разлепила пересохшие губы и провела перед собой рукой, как будто отгоняя некое навязчивое ведение.

— Не надо, — прошелестела она. — Пожалуйста, не трогайте меня… Не надо…

— Алеша!!!

— Я сказал, Лиза, сейчас! — не оборачиваясь, Алексей бросил саквояж на тележку носильщика, который вертелся рядом. Продолжая придерживать девушку за плечи одной рукой, второй он быстро подхватил ее под коленками.

— Что ты делаешь?!

Не отвечая, он направился вперед с незнакомкой на руках. Она не сопротивлялась: доверчиво обняла Алексея за шею и, уронив ему на грудь голову с косичками, снова закрыла глаза.

— Алеша! Я тебя спрашиваю — что ты делаешь?! Куда ты хочешь ее нести?

— К нам. Мы не можем ее здесь бросить.

— Что?! Ты собрался привести ко мне домой эту шалашовку?! Опомнись! Я запрещаю тебе! Ты слышишь меня, Алеша?! Брось ее немедленно — ты сейчас подцепишь какую-нибудь заразу, бог знает чем она больна! Ты слышишь меня Алексей?! Я буду просто рада, если у нее только вши, а не сифилис или СПИД!

— Прекрати пожалуйста! Какие вши? Человеку плохо, неужели ты не понимаешь! Я не могу ее так бросить.

Пока продолжался этот диалог, все они — Лиза, носильщик и Алексей с девушкой на руках — вышли за территорию вокзала и остановились возле темно-синего «Вольво».

— Лиза, вынь, пожалуйста, у меня из кармана ключи и открой машину.

Дернув плечом, женщина подчинилась. Клацнула брелком сигнализации, уселась на соседнее с водительским место и с силой захлопнула за собой дверь, отстраняясь от всего происходящего.

Алексей осторожно уложил свою ношу на заднее сиденье. Рассчитался с носильщиком, сел за руль. Поднимая колесами брызги воды с мелкими кристалликами льда, машина медленно тронулась с места.

Женька долго не хотела замечать очевидного — мачеха ее ненавидит.

В этом можно было бы усомниться — ведь, в конце концов, падчерицы почти всегда уверены в обратном. Неродной матери, особенно если девочка знает, что мать ей не родная, трудно доказывать ребенку свою любовь. Но у Женьки была другая ситуация — она обожала Елену Вадимовну, которая появилась в их доме на седьмой год после смерти Женькиной мамы, когда самой Женьке только-только исполнилось одиннадцать лет.

Высокая, худощавая, всегда подтянутая и всегда строгая Елена Вадимовна, однажды явившись, внесла с собой в их дом покой и порядок.

До сих пор Женька с отцом жили ужасно безалаберно. И дело было даже не в том, что картошка у них хранилась грязном мешке под вешалкой, а соль — в банке из-под кофе с кривой надписью «Гречка». Ужас был в том, что дочь с отцом вообще отвергали какой бы то ни было режим и элементарные понятия о долге и ответственности за собственное будущее. Спать они ложились не тогда, когда стемнеет, а когда не спать уже было невозможно — глаза слипались, и утро зачастую заставало их на полу перед работающим в пустоту телевизором. Ели тоже что придется, порой даже и сухие макароны, которые было просто лень варить, и они с хрустом уходили так, как есть, под жаркие споры о только что прочитанной книге или просмотренном фильме.