Наталья Горбачева - Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо

– Я постоянно об этом думаю. Вы все из-за меня страдали. Почему я такая дрянь…

– Все меняется, и ты можешь измениться. А вот когда ты изменишься, постепенно и твоя жизнь другой станет.

– У меня сил уже не хватит, – замотала головой Настя.

– А ты не отмахивайся… от того, кто тебе помочь хочет.

– Не хочу, чтобы меня жалели… – призналась Настя.

– Что в этом плохого, Настя? Не жалеют только тогда, когда не любят, – по-мудрому сказала Люба. Она сейчас больше о себе подумала.

– Не привыкла я к жалости.

– Ты сама близких-то жалей, и будем квиты. Я в твоем возрасте тоже была страшная «оторва». Только когда родила Петра и Павла, стала что-то понимать. Так что родишь и успокоишься. Давай-ка, я тебе давление померю.

Люба заметила, что теперь Настя с готовностью протянула ей руку. Давление было нормальное. Тогда Люба решилась рассказать ей грустные вечерние новости.

– Настя, ты хорошо знаешь эту женщину… Ирину Галанову?

– А что? – напряглась Настя.

– Ты ведь сейчас у них живешь?

– Жила. Не очень долго, – скупо ответила Настя.

– Она приходила, чтобы забрать тебя обратно. Врач не разрешил, и с ней случился припадок.

– Какой припадок?

Люба взяла ее руку, нащупала пульс и осторожно заговорила:

– Она психически больной человек. Ты не знала? На почве того, что у нее нет своих детей. Она считает твоего ребенка своим собственным. Думает, что сама беременна, понимаешь? Такие больные годами могут выглядеть совершенно нормальными людьми, но достаточно ничтожного повода – и…

– Бред, – выкрикнула Настя.

– Именно что бред. Хорошо, что ты съехала от них. Это могло бог знает чем закончиться. За ней приехал психиатр.

Насте хотелось поговорить с Любой о Ярославе: с ним Галановы тоже что-то нехорошее сделали, но не решилась…

Когда Люба ушла, Настя еще долго вспоминала этот длинный ночной разговор – первый в ее жизни откровенный разговор со взрослым и серьезным, каким-то правильным человеком.

Люба больше всех из Лобовых содействовала примирению Лени и Насти. Долго и мудро уговаривала то ее, то его, чтобы ради ребенка простили друг другу все обиды. Леня ходил к Насте раз в два-три дня, и они стали заново привыкать друг к другу. Леня рассказывал ей про то, что было дорого:

– У нас вообще все хорошо растет. Я когда маленький был, отец даже арбузы на огороде выращивал. Только они были малюсенькие… как теннисные мячики.

– Теннисные мячики? – смеялась Настя. – Хоть сладкие?

– Ага. Я так гордился, что таскал их тайком в школу. Ты как вообще?

– Нормально. Слабость только… – Настя вдруг просияла. – Он уже меня слышит.

– Как слышит?

– А вот так, – Настя дотронулась до своего живота. – Эй, как ты себя чувствуешь? – она прислушалась. – Говорит, что хорошо. Хочешь потрогать?

Леня робко кивнул. Настя приподняла одеяло, и он увидел ее выросший живот, в котором зрел маленький человечек. Его сын… Леня осторожно и нежно прикоснулся к нему. Спросил:

– Толкается?

– Футболист будет, – засмеялась она.

Когда Леня вышел от нее, встретил Любу.

– Леня, когда Настю выпишут из больницы, ты должен забрать ее домой, – серьезно сказала она. – Она не такая сильная, как хочет казаться… Ведь хотела наложить на себя руки…

– И поэтому мы должны с ней нянчиться? – вдруг разозлился он.

– Леня, Настя – твоя жена, – убеждала Люба, прижав брата к стенке в коридоре больницы. – Настя – Лобова. Лобовы никогда по чужим домам не скитались.

– Она сама не захочет ко мне вернуться… К нам.

– А ты попробуй, – влезала в самую душу Люба. – Попробуй.

– Я поговорю с мамой.

Леня не представлял, как приступить к делу: просить родителей простить Настю и позволить ей вернуться в их дом… Целый день он вертелся поближе к матери – и так ей угодит, и эдак. Мама Таня знала это настроение сына и наконец спросила:

– Ты же хочешь что-то мне сказать?

– С чего ты взяла? Ведро вынести?

– Ох, сынок, сынок… Ну, говори уже.

– Мам. Я был в больнице у Насти. А потом еще с Любой поговорил.

– И что? – Мама Таня подвела сына к окну, заглянула ему в лицо. – Ну говори!

Леня, собравшись с духом, выпалил:

– Как ты думаешь, Настя может сюда вернуться?

– Господи! Сынок… – она обняла его. – Я так ждала, что ты об этом заговоришь.

– Мам, поговори с ним сама, а? – кивнул он на дверь в гараж, откуда доносились стуки и звуки. – Отец ведь только тебя и слушается… Разрешит он ей вернуться?