Мэриан Кайз - Замри, умри, воскресни

— Правильно, придумай себе прозвище. Любое, какое тебе нравится, сынок, — великодушно заявил мистер Купер.

— Я себе выберу… Коли! Пауза.

— Коди?

— Коди.

— Это смешное имя, сынок. Может, другое какое-нибудь придумаешь? Например, Пэдди. Или, скажем, Бутч.

Коди-Алоишиус заносчиво тряхнул головой:

— Можешь меня высечь, если хочешь, но меня теперь зовут Коди.

— Высечь? — опешил мистер Купер. Он повернулся к миссис Купер. — Что за книжки ты мальчику читаешь?

Миссис Купер зарделась. «Жития святых» была очень хорошая и поучительная книга. Разве она виновата, что они все кончают сваренными в кипящем масле, растерзанными градом стрел или забитыми до смерти камнями?

Коди — единственный из известных мне людей, кто считает, что у этих самых святых было «предназначение». Он два года провел в семинарии, изучая рудименты служения церкви (и особенно — как пороть нерадивых), прежде чем, как он выражается, «образумился и понял, что никакой я не святой, а просто-напросто „голубой“.

— Вот что, Джемма, — говорит мне Коди, — тебе надо быть мужественной.

— О господи, — говорю я, потому что, раз Коди велит мне быть мужественной, значит, он собрался сообщить мне нечто поистине ужасное.

Коди смешной парень. Он очень честный, причем подчас по-идиотски честный. Если его попросить: «Ты мне скажи, только честно, по-настоящему честно: видно через платье, что у меня целлюлит?» — он душой кривить не станет, так все и выложит.

Конечно, мало кто станет задавать такой вопрос, ожидая утвердительного ответа. Обычно такое спрашивают, пребывая в самонадеянной уверенности, что после месяца работы над телом — специальными кремами, французскими упражнениями «для похудания» по три раза на дню, истязаниями себя «антицеллюлитными» колготками и невероятно тугой юбкой с лайкрой — ответом будет категорическое НЕТ.

Однако Коди — тот единственный человек, который честно признается, что видит некоторое подобие «апельсиновой корки». Не думаю, что он делает это из природной жестокости; скорее он берет на себя роль Адвоката Дьявола, чтобы уберечь близкого человека от насмешек окружающих. Он, можно сказать, не признает никаких надежд и считает, что заблуждение, основанное на чрезмерном оптимизме, делает из нас дураков и дает всему остальному миру незаслуженное преимущество.

— Речь идет о Лили, — объявил он. — Лили Райт, — повторил Коди, не дождавшись от меня ответа. — О ее книге. Она вышла. Называется «Колдунья Мими». В субботу будет рецензия в «Айриш тайме».

— Откуда ты знаешь?

— Вчера кое с кем говорил. — Коди с кем только не знаком! С журналистами, политиками, владельцами ночных клубов. Он работает в Министерстве иностранных дел и чем-то напоминает Кларка Кента: днем — серьезный, честолюбивый, «правильный», пока не кончится рабочий день, — тогда он сбрасывает с себя свою чопорность и мчится по всевозможным тусовкам. Многие новости он в результате узнает раньше других.

— И хорошая рецензия? — Губы меня не слушались.

— Да вроде.

Сто лет назад я слышала, что Лили добыла себе контракт с каким-то издательством; от этой несправедливости у меня челюсть отвалилась. Это я должна была писать книгу; я так часто об этом говорила… И что, если моя литературная карьера так и ограничится тем, чтобы читать чужие книги, давать о них убийственные отзывы и заявлять: «Какая чушь! Я бы и во сне в сто раз лучше написала!»

Какое-то время, проходя мимо книжного, я заскакивала внутрь и искала глазами книжку Лили, но ее все не было, и поскольку прошло так много времени — больше года, — то я решила, что свершиться этому не суждено.

— Спасибо, что сообщил.

— Ноуэл не вернулся?

— Пока нет.

Коди прищелкнул языком:

— Господь сначала закрывает перед тобой одну дверь, а затем захлопывает другую — прямо перед носом. Что ж… Знаешь что? Позвони, если я тебе понадоблюсь. — Со стороны Коди это было высшим проявлением заботы, я растрогалась.

Я закрыла мобильник и взглянула на маму. Глаза у нее горели от возбуждения.

— Это отец?

— Нет, мам. Мне очень жаль. — Половина утра среды уже прошла, и настроение у нас обеих было хуже некуда. У нее был такой несчастный вид, когда она сегодня встала. А потом, проходя на кухню мимо входной двери, она тяжело вздохнула:

— Господи Иисусе, святая Мария и Иосиф, цепочку открытой оставили. — Потом пригляделась. — Да и врезной замок…

Она торопливо прошла в кухню и оглядела заднюю дверь.