Мэриан Кайз - Замри, умри, воскресни

И зачем все это суровой Колетт с ее мелированными волосами? Мой отец ведь даже жилетку носит. Жилетку, сечешь?

А-а! Я так и представила, как они вместе выходят в свет.

— И это после всего, что я для него сделала, — проговорила мама. — Бросить меня на закате жизни. Что я сделала не так?

Знаешь, меня всегда беспокоила перспектива обзавестись детьми, мне казалось, невыносимо будет смотреть, как разбиваются от несчастной любви их подростковые сердца. Мне и в кошмарном сне не могло привидеться, что придется переживать по тому же поводу за собственную мать.

Ты ее знаешь: образцовая жена, чудесно готовит, дом — в идеальном порядке, никогда не оборвет отца, когда он разноется про свои шоколадки, которые продаются не так хорошо, как должны. До самого климакса сохранила фигуру. Да и климакс перенесла героически, ни разу не вылетела из супермаркета с неоплаченной банкой сардин в сумке. (Почему это всегда оказываются сардины?)

Могу тебе сказать, что вся эта история очень ожесточила меня по отношению к мужчинам. Да что же это такое?! Ты отдаешь им всю жизнь, стоишь у плиты до седьмого пота, худеешь до остеопороза — и ради чего? Чтобы в тот момент, когда ты вступаешь в старость, тебя бросили ради неравнодушной к жилеткам женщины с крашеными волосами?

— Он тебя не стоит, — сказала я.

Но мама вдруг рассердилась:

— Между прочим, ты говоришь о своем отце.

Но что я должна была сказать? Что в море полно другой рыбы? Что ты еще встретишь свое счастье? Маме ведь уже шестьдесят два, она мягкая, домашняя и похожа на бабушку.

Если будет возможность, позвони мне, я сейчас с мамой живу. Это продлится некоторое время — пока отец не образумится и не вернется домой.

Целую,

Джемма.

P.S. Я не против, что ты не выпила валиум, ром с колой — неплохая замена. Ты правильно поступила.

Мама отпустила меня взять кое-какие вещи из своей квартиры, это в пятнадцати минутах езды.

— Если не вернешься через сорок минут, я буду волноваться, — пообещала она.

В таких ситуациях я начинаю жалеть, что у меня нет братьев и сестер. У мамы было два выкидыша — один до меня, другой после, — и отсутствие брата или сестры не компенсируешь никаким количеством детских лошадок и розовых трехколесных велосипедов.

За рулем я размышляла о Колетт и ее волосах. Самым большим потрясением явилось то, что она практически моя ровесница; может, отец и на моих подружек поглядывал? Прежде за ним никакие похождения не числились — до вчерашнего дня такое предположение вызвало бы у меня приступ хохота, — но сейчас, я неожиданно взглянула на ситуацию свежим взглядом. Мне вспомнилось, как добр он всегда был с моими подружками, одаривал их шоколадом — но это было почти равносильно тому, чтобы предложить им дышать нашим воздухом. А когда мне было лет двадцать, папа в два часа ночи надевал пальто поверх пижамы и ехал в центр, чтобы забрать меня и еще десяток таких же дурочек из ночного клуба. Обыкновенно мы были малость под градусом, и высшей точкой стал эпизод, когда Сьюзан высунулась из окна машины и выблевала полбутылки персикового шнапса прямо на дверцу. Папа ничего не заметил, пока наутро, позвякивая ключами, не подошел к авто, чтобы ехать в гольф-клуб, и не обнаружил, что одна из дверей как следует разукрашена. Но вместо того, чтобы рассердиться, как это случилось с мистером Байерсом, когда Сьюзан заблевала ему цветочную клумбу («Скажите этой сикушке, чтобы пришла и все убрала! Ей вообще не следует пить, она еще мала, да и не умеет!» — и еще много чего в таком роде), папа лишь произнес: «Вот те раз! Уж эта мне Сьюзан!» — и кинулся назад в дом за ведром воды и тряпкой. В те времена я считала, что папа у меня просто добрый, но теперь я начинаю думать, не скрывался ли под этой личиной старый развратник.

Тошнотворное предположение.

Я несколько раз застряла на светофоре и потеряла время. Хорошо хоть код на электронных воротах работал. Моя квартира расположена внутри комплекса, претендующего на «современность и комфорт», и среди его многочисленных удобств есть (смехотворно бедный) спортзал и электронные ворота, теоретически обеспечивающие «безопасность». Не будем говорить о том, что кодовый замок то и дело ломается и люди не могут выехать на работу или прибыть вовремя к ужину — в зависимости от того, в какое время суток произошла поломка.

Я пробежала глазами накопившуюся почту — шесть или семь листовок с рекламой йоги, буклет про очищение кишечника, больше ничего — и прослушала автоответчик: ничего срочного, все сообщения заканчивались обещанием позвонить на мобильник. (Уж этот мне мобильник. Куда легче было бы жить без него.) После этого я запихнула в сумку туалетные принадлежности, белье и зарядник к телефону и стала искать что-нибудь чистое из одежды, чтобы было что надеть на работу. Нашла одну отутюженную блузку на дверце шкафа, но мне требовалось две. Порывшись в шкафу, отыскала еще одну, но оказалось, что она висит неношеная по той простой причине, что под мышками у нее въевшиеся желтые пятна, которые никакая стирка не берет, потому я ее больше и не надеваю. Ну ладно, придется довольствоваться тем, что есть, пиджак снимать не буду — и все. В заключение я упаковала свой костюм в тонкую полоску и туфли на высоких каблуках. (Я никогда не хожу без каблуков. У меня всегда такие высокие каблуки, что, если я по какой-либо причине скидываю туфли, люди начинают озираться и недоуменно спрашивают: «Куда она подевалась?» — а мне приходится отвечать: «Я тут, внизу».)