Джулия Кендал: Портреты

Мы с Максом переглянулись, и он сказал:

– Я тебя вполне понимаю, Дэниел. Но она твоя мама, и ты должен с этим смириться. Может быть, когда-нибудь ты постараешься понять, почему она так ужасно поступила.

– Ладно, – милостиво согласился Дэниел, и мы засмеялись. – Только вот одно мне не нравится, – продолжил он.

– Что, малыш.

– Мне вовсе не десять, оказывается, и мне вовсе не хочется возвращаться назад, это несправедливо, хотя месье и говорит, что так можно возвратить упущенное время.

– Так и есть. И потом, осталось всего два месяца. Как я понимаю, на самом деле ты родился в октябре.

– Пятого октября, мадемуазель. Смешно, когда у тебя меняется день рождения, да? Мне всегда будет грустно четырнадцатого апреля, когда никто не будет дарить мне подарков.

– Да-а, это действительно серьезная проблема. Но мы постараемся помнить, и, подумай сам, в этом году у тебя будет второй день рождения и гости и подарки.

– Мадемуазель, я подумал... месье... мой папа говорит, мы будем жить вместе, и я буду вашим ребенком тоже.

– Да, малыш, тебя это устраивает?

– Да... по-моему, неплохая идея, вы будете хорошей мамой, лучше тех, что были у меня до сих пор.

– Спасибо. А ты, я уверена, будешь прекрасным сыном, правда, ты у меня будешь первым.

– Я только вот что хотел сказать, – не надо меня мерить для школы, я не хочу, чтобы меня увозили, даже в «Мерседесе».

Макс вздохнул и обнял его.

– Милый мой мальчик, никто не собирается тебя никуда увозить. Мы уже достаточно долго были друг без друга. Но послушайте, я ведь как-то не подумал, что кончатся каникулы...

– И начнутся занятия, и...

– Дэниел, а тебе делали всякие там прививки, и чем ты болел?

– У меня была оспа.

– Ветрянка, – поспешила я его поправить, заметив, что глаза Макса расширились от ужаса. – 3наешь, не стоит всего перечислять, а то твой папа упадет в обморок.

– Да, – согласился Макс. – А еще, я думаю, мне надо как следует посмотреть твои зубы.

– Мои зубы, – твердо сказал Дэниел, в полном порядке. И на них совсем не нужно смотреть.

– Правда? Когда-то ты, помню, укусил меня за большой палец, и я подумал тогда, что они у тебя очень крепкие. Клэр, а что мы будем делать, пока не кончились каникулы?

– А что нам собственно надо делать? Проведем остаток лета в Грижьере, ты, я думаю, не против, Дэниел?

– Конечно, – ответил он, удивляясь, что его спрашивают об этом. – Почему бы и нет?

– Наверное, Клэр беспокоится, что тебе неловко возвращаться, – мягко сказал Макс.

– Вы имеете в виду из-за моих прежних родителей?

– Из-за воспоминаний, малыш.

– Ну во-первых, у меня появятся новые воспоминания, а месье рассказал мне совсем старые, и потом я очень даже хочу их всех увидеть, и друзей, и месье Шеналя, и Паскаль мне будет завидовать...

– Договорились, – согласилась я, – я просто на всякий случай спросила. Я очень рада, что у нас останется Грижьер. Нам надо поехать туда и привести все в порядок. Я думаю, Макс, я закончу Жозефину и ее сестру, попрошу у Клабортинов разрешения выставить картину, а потом подарю ее им.

– Отличная идея. Думаю, им это будет приятно.

– И не беспокойтесь насчет школы. Я уже много успела сделать и могу вернуться из деревни раньше.

Я не успела договорить, потому что послышался шум, из-за угла вылетел Хьюго и, увидев нас, застыл как вкопанный.

– Ох, простите, – начал он, но тут вслед за ним появился Кристофер.

Я услышала, как Пег открывает окно и зовет их домой.

Макс поднялся.

– Здравствуйте, – сказал он. – Вы э-ээ...

– Я – Хьюго, сэр.

– Хьюго. Таким образом, вы – Кристофер. Насколько мне известно, вы очень интересуетесь машинами.

Кристофер покраснел до корней волос.

– Мне ужасно стыдно, мистер Лейтон. Мы... думали...

– Ничего страшного, – любезно сказал Макс. – Вы удивительно кстати сумели меня задержать.

И тут Дэниел с гордостью произнес:

– Хьюго, Кристофер, – это мой папа.

– Мы уже слышали, – ответил Хьюго. – Это все здорово! А еще лучше, что ты теперь будешь жить в Англии. Слушай, мама разрешила нам устроить пикник в форте, может, пойдешь с нами, она, наверное, даст нам много всего вкусного!

Макс кивнул, и Гастон вскочил на ноги.

– Можно мне пойти, мадемуазель, месье?

– Конечно, беги, Дэниел, – сказал

Макс, – и все трое убежали в сторону кухни.

В этот раз Холкрофт показался мне совершенно другим, когда мы к нему подъезжали. Дэниел сидел сзади и всю дорогу не закрывал рта. Он был невероятно возбужден, и сдерживал его сейчас, пожалуй, только ремень безопасности. С тех пор как он узнал всю правду, прошло два дня, и с присущей ему тонкостью, он сумел не только принять новый порядок вещей, но и вел себя так, будто ничего не изменилось. С поразительной легкостью он стал называть Макса «папой», и мы убедили его, что он должен звать меня Клэр, объяснив, что я вот-вот перестану быть мадемуазель, и что будет странно, если он будет говорить мне «мадам», и ему наши доводы показались логичными.