Франческа Заппиа - Я тебя выдумала

И люди верят в это.

В течение двух лет после того злосчастного дня в супермаркете я считала, что действительно выпустила лобстеров на свободу. Думала, что они уползли к морю и зажили счастливо. А когда мне исполнилось десять, то, что я воистину вижу себя спасительницей лобстеров, обнаружила мама.

И еще, что все лобстеры кажутся мне ярко-красными.

Первым делом она довела до моего сведения, что я не выпускала лобстеров на свободу. Я сунула руку в аквариум, но она объявилась рядом с ним очень вовремя и в смятении уволокла меня прочь. Потом она объяснила мне, что лобстеры становятся ярко-красными только после того, как их сварят. Я ей не поверила – для меня лобстеры всегда были одного-единственного цвета. Мама никогда не упоминала о Голубоглазом, а у меня не было причин спрашивать о нем. Мой первый друг оказался галлюцинацией, впечатляющим началом моего нового статуса душевнобольной.

После всего этого мама впервые отвела меня к доктору, и визит к нему отметил мое вступление в мир безумия.

Шизофрения проявляется у человека не раньше, чем он входит в позднеподростковый период, но первый ее приступ случился у меня уже в семь лет. Диагноз мне поставили в тринадцать. Параноиком признали годом позже, после того как я обвинила библиотекаршу в попытке всучить мне пропагандистские брошюры подпольной коммунистической организации, базирующейся в подвале публичной библиотеки. (Эта дама всегда казалась мне очень подозрительной – я отказывалась верить, что пользование резиновыми перчатками при работе с книгами является общепринятой нормой, и плевать хотела, когда меня пытались убедить в этом.)

Иногда лечение помогало. Я ощущала это, поскольку тогда мир становился не таким ярким и интересным, как обычно. Скажем, я признавала, что лобстеры в аквариуме вовсе не ярко-красные. Или же соглашалась, что проверка моей еды на подслушивающие устройства смешна (но я все равно занималась этим, дабы унять уколы паранойи в области затылка). Но я также знала, когда лекарства не срабатывали, ведь тогда мои мысли затуманивались, мне казалось, будто я проспала уже не один день подряд, а бывало, что я пыталась надеть обувь задом наперед.

Однако чаще всего врачи не знали, какие именно лекарства как мне помогут.

– Ну, по идее, это средство должно облегчить паранойю, бред, галлюцинации, но надо подождать и посмотреть, как пойдет дело. Иногда ты будешь чувствовать себя усталой. Пей много жидкости, чтобы избежать обезвоживания. Вес может колебаться. Трудно сказать точно.

Доктора мне очень помогали, но я разработала свою собственную систему для различения реальности и галлюцинаций. Я делала фотографии. И спустя какое-то время то, что было реально, оставалось на снимках, а галлюцинации – нет. Я разобралась, какого рода вещи любил фабриковать мой мозг. Например, щиты наподобие рекламных с изображением людей в противогазах, напоминающие прохожим о том, что отравляющий газ, который использовался в нацистской Германии, до сих пор представляет собой очень даже реальную угрозу.

Я не могла позволить себе принимать реальность на веру. Но не ненавидела всех тех, кто делает это. Я не ненавидела их, просто они не имели отношения к моему миру.

Но я отчаянно хотела жить в их.

Вечером накануне моего первого дня в выпускном классе школы Ист-Шоал я сидела за стойкой кафешки «У Финнегана» и шарила глазами по темным окнам, высматривая какие-либо подозрительные знаки. Обычно паранойя так сильно меня не донимала. Я списывала свое нынешнее состояние на неизбежные прелести первого дня на новом месте. «У Финнегана» я проработала все лето, стараясь не задумываться над этим.

– Если бы Финнеган был здесь, он бы обозвал тебя психопаткой и велел заняться делом.

Я обернулась и увидела прислонившегося к косяку кухонной двери Такера. Его руки были засунуты в карманы фартука, он ехидно ухмылялся мне. Я бы рявкнула на него, не будь он моим единственным источником информации о Ист-Шоал – и заодно моим единственным другом. Такер – долговязый очкарик с темными волосами, всегда зачесанными на лоб, – был у Финнегана водителем мини-автобуса, официантом и кассиром, и, кроме всего прочего, я считала его умнейшим человеком из всех, кого когда-либо знала.

Он же не знал обо мне ничего. Его слова о том, что меня можно счесть сумасшедшей, попали в точку совершенно случайно.

Но Финнегану, конечно, было известно все; в последнее время я лечилась у его сестры, и именно она подыскала мне эту работу. Но остальные сотрудники, например наш молчаливый, курящий одну сигарету за другой повар Гас, были не в курсе моих проблем, и мне хотелось бы, чтобы дальше все продолжалось в том же духе.