Элизабет Гейдж - Мелькнул чулок

Но отсюда не были видны соседние особняки – от Беверли Глен до Бенедикт Каньон Драйв.

Густые заросли защищали их от любопытных взглядов, не давая возможности сравнить с этим великолепным поместьем, бывшим, по общему мнению, самым лучшим в Холмби Хилз – самом богатом районе Голливуда.

Этот величественный дом словно возвышался над остальными. В свое время он сменил дюжину владельцев, но никто из них не был богат настолько, чтобы длительное время оставаться его хозяином. Большинство из его владельцев были звездами или продюсерами, один – известным композитором, писавшим музыку для кино. Каждый в то время, когда жил в этом доме, находился на вершине своей карьеры.

Просторные комнаты были свидетелями нескольких самоубийств, одного убийства, нашумевших романов и скандалов, неизвестных широкой публике непристойных любовных игр, включающих все мыслимые формы человеческих отношений в сочетании с наркотиками и орудиями садомазохистов.

Именно здесь заключались сделки, последствия которых стали историей кино, ибо они и создали, и разбили судьбы и карьеры не только отдельных личностей, но и целых студий.

Это был дом, известняковые стены, увитые плющом, паркетные полы и ухоженные газоны которого несли в себе отзвуки легенды. Но сегодня дом был мрачен и молчалив. Длинные извилистые подъездные дорожки были пусты: гаражи закрыты, коллекция «роллс-ройсов», «феррари» и «мазератти» открыта для глаз.

Единственный «силвер шэдоу» стоял у подъезда под звездным небом. Водитель уже исчез в доме. Сам хозяин стоял у автомобиля, придерживая заднюю дверцу и ожидая, пока выйдет девушка.

Средних лет, высокий и загорелый, он казался атлетически сложенным, несмотря на грузное тело, скрытое дорогим костюмом, сшитым у римского портного Парини. Слабый лунный свет бросал отблески на седеющие волосы мужчины.

Девушке было не больше двадцати одного года, хотя россыпь собольих волос и уверенность походки делали ее старше и искушеннее обычной студентки или молоденькой служащей. Юбка туго обтягивала безупречные бедра и ляжки; упругие молодые груди красиво выделялись под блузкой, подчеркивая гордую осанку; с плеча свисала маленькая сумочка.

Она улыбнулась хозяину: тот показал на выложенную камнем дорожку, ведущую к боковой двери. Окинув вопросительным взглядом пустую площадку для автомобилей, она слегка подняла брови, словно удивившись чему-то, но тут же двинулась по дорожке к дому.

Хозяин придержал перед ней дверь. Створки двери тут же "сомкнулись за ней, словно когти хищника, завладевшего добычей.

– Ваши коллеги задерживаются? – спросила девушка, направляясь по длинному коридору в салон.

– Придут, – заверил хозяин. – Мы вместе их встретим. Он держался по-отцовски уверенно – немногие так вели себя с ней.

Но этот человек мог позволить себе быть уверенным и сильным. Звали его Хармон Керт. Он владел этим домом уже семь лет, и на его доходы совсем не влияли огромные налоги на недвижимость и расходы на содержание особняка.

Керт, без сомнения, считался самым могущественным и уважаемым продюсером в Голливуде. Будучи президентом студии «Интернешнл Пикчерз» в эру, начавшуюся во время существования комиссии Маккарти и закончившуюся почти полным разорением киноиндустрии из-за появления телевидения, Керт сумел привести свою студию к грандиозной победе, выпустив несколько сенсационных картин, с успехом которых не мог сравниться ни один фильм золотой эры Голливуда.

Потери, понесенные в этих сражениях, были с лихвой возмещены прибылями, полученными от телефильмов, мыльных опер, сериалов и даже эстрадных концертов. Хармон Керт, единственный среди голливудских киномагнатов, умел предвидеть, как получить выгоду от несчастий, постигших индустрию кино. И соратники, и соперники считали его гением. Его умение рассчитать успех, неизменное чутье на то, что может понравиться публике, в сочетании с искусством манипулировать людьми никто не мог ни превзойти, ни сломать. Любой проект, получивший его одобрение, немедленно финансировался именно тем продюсером, к которому расчетливо обращался Керт. Очень немногие из сценариев, не одобренных Кертом, увидели свет. Ни один человек со времени Мейера не обладал такой властью. По одному знаку Керта человек мог либо вознестись до самых вершин, либо кончить жизнь нищим. Ни один человек из тех, кого он приглашал на свои роскошные приемы, не смел отказаться, иначе следовало неминуемое наказание.