Барбара Вуд - Улица Райских Дев

– Да пребудут с тобой милость и милосердие Аллаха, – сказала Амира по-арабски.

Этот голос пробудил в душе Джесмайн воспоминание о запахе сандалового дерева и сирени, сладостном журчании фонтана в саду на улице Райских Дев, божественном вкусе засахаренных абрикосов на террасе в горячий полдень. Счастливые воспоминания, которые она подавляла вместе с воспоминаниями о страдании и боли!

– И с вами тоже, – ответила она с дрожью в голосе, как будто обращаясь к призраку, – мир и милосердие Аллаха да пребудут. Входите.

И когда Амира вошла в комнату и Джесмайн вдохнула легкий запах миндаля от ее одежды, она изумилась, как быстро воскресло прошлое. Как легко вернулся в ее уста арабский язык и как радостно было говорить на нем.

Амира стояла, ожидая, пока Джесмайн предложит ей сесть. Она уселась на стул с изяществом женщины высшего общества, но Джесмайн заметила в ее движениях некоторую скованность. Все-таки Амире было за восемьдесят. Джесмайн присела на край постели, не спуская глаз с удивительного видения. Значит, Амира совершила паломничество в Мекку…

– Здоровье мое – слава Богу, – сказала Амира, спуская покрывало со снежно-белых волос.

– Как вы узнали, что я здесь?

– Это я тебя и вызвала, Ясмина.

– Как вы меня нашли?

– Написала Ицхаку Мисрахи в Калифорнию, и он узнал твой адрес. Выглядишь ты хорошо. – Амира сдержала легкую дрожь в голосе. – И ты теперь доктор? Это хорошее дело и большая ответственность. Ты обнимешь меня? – Она протянула руки к Джесмайн.

Но та смотрела на нее с испугом. Войти в кольцо этих пахнущих миндалем рук?! Рук, которые приняли новорожденную Джесмайн, – Амира была при ее рождении акушеркой, – рук, которые первыми коснулись тела крошечной девочки. Джесмайн смотрела в миндалевидные глаза, в глубине которых скрывалось мерцание черного опала, и чувствовала, что она не может обнять Амиру – старую женщину с суровыми чертами лица и властным подбородком – чертами бедуинов пустыни, чертами всех женщин рода Рашидов, и самой Джесмайн Ван Керк тоже. Потому что настоящее имя Джесмайн было – Ясмина, и эта женщина была ее бабушкой.

– Мы не должны быть врагами, Ясмина, – сказала Амира. – Ты моя любимая внучка, избранница моего сердца.

– Прости меня, бабушка, но я не могу забыть тот день, когда последний раз видела тебя…

– Да, это для всех нас был день печали… Ясмина, дорогое мое дитя, со мною однажды в детстве произошло такое, что я плакала и плакала… и думала, что выплачу все свои слезы и умру… Я не умерла, но в память этого страдания поклялась себе, что ни один из моих детей не испытает такой муки… Но ведь я не могла вмешаться и защитить тебя… Ибрахим – мой сын, но он – твой отец, а отец по закону Корана – властелин всей семьи. Он может поступать со своими детьми как ему заблагорассудится… Но я тосковала по тебе, Ясмина. И вот ты снова здесь.

– Почему вы велели мистеру Абделю Рахману вызвать меня, бабушка? Отец умер?

– Нет, твой отец еще жив. Я вызвала тебя ради него, Ясмина. Он очень болен, умирает. Он нуждается в тебе.

– Он послал за мной? Амира покачала головой:

– Нет, он не знает, что ты здесь. Если бы я сказала ему, что вызвала тебя, а ты отказалась приехать, печаль сокрушила бы его.

Джесмайн подавила рыдание:

– Отчего он умирает? Чем он болен?

– Это не болезнь тела, Ясмина, это болезнь духа. Умирает его душа. Мой сын потерял волю к жизни.

– Но разве я могу спасти его?

– Он умирает из-за тебя. В тот день, когда ты покинула Египет, твоего отца покинула вера в Бога. И на смертном одре он по-прежнему думает, что Бог отвернулся от него. Слушай меня, Ясмина! Ты не допустишь, чтобы твой отец не обрел снова веры, чтобы он не попал в рай!

– Это была его вина… – с трудом выговорила Джесмайн.

– Что ты знаешь, Ясмина? Ты не знаешь причины, не знаешь, почему твой отец так поступил. Благодарение святому Пророку, тебе неведомы были тайны твоей семьи и тайна твоего собственного рождения. Но время настало, и ты должна их узнать. – Амира открыла кожаную сумку, лежащую на ее коленях, и достала из нее деревянный ящичек, инкрустированный слоновой костью, с надписью на крышке – «Богу прощающему и милосердному». – Помнишь ли ты семью Мисрахи, которая жила в соседнем с нами доме на улице Райских Дев? Они были евреи и потому покинули Египет. Марьям Мисрахи была моя лучшая подруга. Я поверяла ей все свои тайны, а она мне – свои, и каждая из нас свято хранила их. Но сегодня я тебе поведаю все тайны, чтобы вернуть согласие между тобой и отцом. Открою тебе и тайну Марьям – она уже умерла… А под конец я открою тебе самую ужасную тайну – мою собственную, о ней даже твой отец не знает.