Филипп рассмеялся. Камилла посмотрела на Филиппа и отметила, что он все свое внимание сосредоточил на ней. Она пододвинулась поближе и прошептала тихо:
– Уж коли вы обратили на это внимание, то могу сказать: действительно, есть особая причина для этого вечера. Мы все думаем, что сегодня будет объявлено, что Жюль направляется президентом в качестве главы американской делегации на государственные переговоры в Европе. А это значит, что он пробудет там весь 1993 год, и Паулина чрезвычайно заинтересована в этом. Она прекрасно говорит по-французски и, как мне кажется, иногда скучает здесь.
– А может быть, этого не произойдет? – спросил Филипп.
– О, нет, это произойдет, но пока не объявили. Филипп кивнул.
– Вкусный суп, – сказал он.
– Изумительный.
* * *
Прием у Мендельсонов – даже для посвященного, – был большим событием. Еду готовил их личный шеф-повар, известная фигура в гастрономических кругах; вина из личного погребка Жюля Мендельсона были великолепны. Повсюду можно было видеть орхидеи, предметы антиквариата. Бесценные произведения искусства были развешаны по стенам каждой комнаты. В библиотеке, которой Мендельсоны обычно пользовались как гостиной, когда оставались одни, на стенах висели все большие картины французских художников, стояла английская мебель, кресла и диваны были покрыты чехлами из шелкового ситца. Здесь же стоял длинный стол для фотографий в серебряных рамках, среди них фото Паулины и Жюля с президентами и их женами, сделанные во время приемов в Белом доме, а также фотографии с автографами монархов Испании и Великобритании. С другой стороны комнаты стоял стол для журналов, которые меняли еженедельно или ежемесячно, и для газет, меняемых ежедневно. Высокие французские окна с искусно задрапированными шторами выходили на террасу, уставленную столиками под зонтами, ниже террасы шел сад, еще ниже лужайка. Люди, посещавшие дом Мендельсонов, всегда говорили об этой комнате: «Как великолепно!» Поэтому Филиппа Квиннелла, не привыкшего к такой пышности, можно было простить за то, что он разглядывал и вслух восхищался библиотекой, в которую попал в поисках комнаты для мужчин и где увидел «Белые розы» Ван Гога над камином. Это была его любимая картина.
– Боже милостивый, – сказал он, подходя ближе и уставившись на нее. Он знал, что она оценивалась по меньшей мере миллионов в сорок даже при нынешнем упадке на рынке торговли произведениями искусства. Он хотел дотронутся до выпуклых мазков картины и уже протянул руку, но сдержался. Он повернулся и увидел Паулину Мендельсон, сидевшую на стуле у телефона, даже, скорее, не сидевшую, а присевшую на самый кончик стула.
– Мое сокровище, – сказала она о картине. – Свадебный подарок, сделанный мне Жюлем двадцать два года назад.
Она выглядел так же, как на фотографиях, которые он видел, – блистательно, и была одета, Филипп ни минуты не сомневался в этом, по высокой парижской моде: черный бархатный костюм в классическом стиле, не имеющий ничего общего с направлением моды того сезона. Она казалась в большей степени элегантной, чем красивой, хотя слово «красивая» чаще всего использовалось для описания ее внешности в газетных колонках о светской жизни и в журналах мод. Она была высокая и стройная, и, несмотря на две нитки жемчуга величиной с виноградину, он обратил внимание, как прекрасна ее шея. Внезапно он вспомнил фотографию Эведона этой восхитительной шеи. Ничего удивительного не было в том, что она была замужем за одним из самых состоятельных людей страны. Невозможно было представить ее женой менее влиятельного человека.
– Я видел эту картину на выставке Ван Гога в «Метрополитен», – сказал Филипп.
– Да, именно ее, – ответила она.
«Не может быть, – подумал он, – она плакала». Глаза ее были влажными, а выражение лица расстроенным. Она встала и подошла к столику, над которым висело зеркало в стиле «Чиппендейл». Из шкатулки на столике она вынула пудреницу и губную помаду, привычным и быстрым движением поправила макияж. Филипп отметил про себя, что она чувствует себя вполне комфортабельно, отлучившись от шестидесяти гостей, и не торопится отделаться от него, чтобы вернуться к ним.
– Меня часто интересовал вопрос: кто владелец этой картины. Помню, под ней была табличка «Представлена на выставку из частного собрания».
– Это было в первый и последний раз, уверяю вас. Никогда больше не допущу, чтобы она покидала дом. Это был какой-то кошмар. Казалось, что гора обрушилась, когда ее вынесли, чтобы отправить на выставку.
Читать дальше