Джанет Дейли - Соперники

– Простите, – перебила ее Хэтти. – Я вовсе не имела в виду, что вы должны все бросить и сегодня же со мной вылететь. Я знаю, что у вас есть определенные обязательства, которые вы не можете нарушить. Но наверняка в ваших силах присоединить к выходным пятницу и приехать. Как это ни эгоистично с моей стороны, но мне хочется успеть показать вам Морганс-Уок самой.

Уклоняясь от прямого обещания, Флейм сказала:

– Мне надо будет проверить свое расписание.

– Вы приедете, – с уверенностью произнесла Хэтти. – Вы из рода Морганов. И хотите ли вы этого или нет, но вы накрепко связаны корнями с этой землей. Корни и притянут вас обратно.

– Возможно, – согласилась Флейм, хотя и не слишком во все это веря.

Через несколько минут после того, как Хэтти исполнила свою миссию, она попрощалась и отбыла в аэропорт. Флейм предложила ей вызвать такси, но Хэтти отказалась, так как у входа ее ждала машина с шофером.

Оставшись одна, Флейм вернулась в гостиную. Но от утренней умиротворенности не осталось и следа. Ее охватило ощущение нереальности происходящего. Казалось, что весь последний час – плод ее воображения. Ну, разумеется, обыкновенная галлюцинация от переутомления…

Да, нет же! Вот чайник стоял на подносе рядом с чашкой, из которой пила Хэтти. Правда, это еще ничего не доказывало.

Глупости! Скорее всего эта Хэтти просто сумасшедшая старуха. Вероятно, у нее и ранчо-то никакого нет. И вообще, уж слишком все это притянуто за уши.

И тем не менее… Флейм оглядела комнату, и к горлу подступило одиночество. Все из-за этих разговоров о семье. После некоторых колебаний она подошла к белому лакированному книжному шкафу и достала семейный альбом с фотографиями. Она не заглядывала в него уже несколько лет, с тех пор как… Отогнав от себя воспоминания, она раскрыла альбом.

Флейм улыбнулась, глядя на фотографию четырехлетней девочки, чьи рыжие завитки выбивались из-под новой пасхальной шляпки.

Малышка была слишком поглощена своими глянцевыми черными туфельками из настоящей кожи, чтобы смотреть в объектив. То были более простые и более счастливые времена. Она продолжала переворачивать страницы, время от времени задерживая взгляд то на снимке, где она была вдвоем с матерью, то – с отцом, а порой попадались редкие фото, где они были все втроем. Вот они: на Рождество и в дни рождений, на лыжах в Скалистых горах или в Сьерра-Неваде, под парусом в море, а вот ее первый танец, первое причастие, окончание восьмого класса, вечеринки, прогулки, мальчики. И с каждой фотографии глядят веселые смеющиеся лица.

Ее глаза наполнились слезами, когда она взглянула на последнее фото. Она стоит рядом с отцом перед огненно-красным «транс-аммом» – подарок родителей к окончанию школы. Он доверху набит ее одеждой и тысячей мелочей, которые, как она была убеждена, должны пригодиться ей в университете. Хотя она и отправлялась всего-то на другую сторону залива, в Беркли. Но ей требовалось взять с собой все. Отец хохочет и крепко обнимает ее за плечи. По щеке скатилась слеза. Флейм смахнула ее тыльной стороной ладони, шмыгнула носом и мягко рассмеялась, вспомнив, как в семилетнем возрасте споткнулась и ушибла коленку. Она разревелась, и отец дал ей носовой платок. Высморкавшись, она задала ему один из своих нелепых вопросов:

– Папа, почему у меня всегда течет из носа, когда я плачу?

У него был готов ответ, неизменно, пусть и неправильный, но ответ.

– Наверно, носу грустно от того, что носу больно.

– Тогда почему же изо рта не течет? Ему что, не грустно?

– А рот-то у тебя никогда не закрывается. Болтает, болтает, болтает.

Она долго-предолго смеялась. Вечно он ее смешил…

С ее губ слетел легкий вздох сожаления о тех временах, когда она была счастлива, любима… и так надежно защищена. Хотя тогда она этого не ценила.

Нескольких страниц не хватало – когда-то, в приступе обиды и гнева, она выдрала их из альбома. Кончиками пальцев она ощупала неровные края плотной бумаги, вовсе не сожалея о недостающих страницах. Ни к чему ей фотографии, служившие напоминанием о Рике.

Трагическая гибель родителей была тяжелейшим потрясением. После двух подряд похорон она еще долго находилась в оцепенении, ничего не чувствуя. Затем пришли горе, боль, жуткое одиночество. Это ощущение затерянности, бесприютности было невыносимее всего.

Она лишилась родительской любви так внезапно, что вокруг нее образовалась ужасная, зияющая пустота.

Она отчаянно нуждалась в новой любви. И принялась искать ее. Малейшее проявление внимания и нежности, от кого бы оно ни исходило, находило в ней живой отклик. В университете стали поговаривать, что она ведет себя легкомысленно. Возможно, все так и выглядело со стороны, но в действительности ничего похожего не было.