Ирма Уокер - Ее выбор

Сьюзен все говорила и говорила, и Морин изо всех сил старалась сосредоточиться на ее словах.

– Что ты сказала? Прости, я, кажется, задумалась…

– Не важно. Это просто мысли вслух. – Сьюзен пару секунд смотрела, как Морин раскладывает салфетки на подносе. – Как жаль, что у Ллойда, кроме вас двоих, никого в целом свете не осталось.

– Только троюродный брат, Ноа Ларсен. Достаточно дальнее родство.

– Ах да, кажется, помню. Это тот инженер, с которым я познакомилась на последней вечеринке? Он еще постоянно уезжает то в Африку, то в Южную Америку, да? Обидно, что он улетел за два часа до… до того, как это случилось.

– Да. Через день-два я ему напишу. По телефону его разыскивать бесполезно. Да и что он может сделать? – ответила Морин.

У нее адски болела голова. До того сильно болела, что Морин хотелось прижаться щекой к прохладной стойке кухонного бара. Но если она позволит себе это, если проявит хоть малейшую слабость, то ей никогда не избавиться от общества сердобольной Сьюзен…

– Что ж, по крайней мере тебе несколько дней не придется беспокоиться о еде, – сказала Сьюзен. – Мы столько всего наготовили, что вам с Шелли, пожалуй, на пару недель хватит. Все разложено и надписано. Можно заморозить, а потом разогревать в микроволновке. Я… мы решили, что какое-то время тебе будет не до магазинов.

– Спасибо, Сьюзен, ты так заботлива… – безжизненным тоном отозвалась Морин. Душой она вся была наверху, в комнате Шелли. Что она сейчас делает? Плачет? Или просто лежит на кровати, уставившись сухими глазами в потолок, и страдает в одиночку?

С тех пор как они вернулись из больницы – Боже милостивый, неужели прошло всего три дня? – Шелли ее избегала. А Морин была так поглощена собственным горем и подготовкой к похоронам, что даже не попыталась перекинуть мостик через возникшую между ними пропасть отчуждения. И вот теперь ее мучили сомнения – не лучше ли было сразу настоять на откровенной беседе, вместо того чтобы позволить Шелли самой переживать трагедию.

О, Ллойд, ну почему тебя нет рядом? Мне так нужна твоя помощь. Ты же знаешь, я никогда не умела справляться с твоей дочерью. Морин разозлилась. Мало того, что она жалеет себя, так еще и вроде бы обвиняет Ллойда. Как будто он специально решил умереть, чтобы ее бросить…

Ей как-то удалось пережить следующий час. Она произносила нужные слова, снова и снова благодарила всех за участие, за соболезнования. Позже – Морин знала это – она будет искренне благодарна им всем за заботу, за то, что пришли на похороны, за то, что проявили внимание… Но сейчас ей отчаянно хотелось остаться наедине со своим горем.

И вот наконец отец уехал. Раздавленный окурок от его любимой тонкой сигары в пепельнице – вот и все, что напоминало о его недолгом присутствии. Вскоре разошлись и остальные – соседи, друзья, коллеги Ллойда. Продолжая бормотать слова утешения и соболезнования, они с облегчением – Морин это чувствовала – принимали ее заверения, что с ней все в порядке и нет, мол, никому не нужно с ней оставаться на ночь.

Распрощавшись с ними, Морин собрала все букеты в гостиной и выбросила их в мусорный бак во дворе. Лишь после этого, вернувшись в дом, она рухнула в ближайшее кресло и закрыла лицо ладонями.

Но теперь, когда она могла плакать вволю, слезы не приходили. Веки ее горели от непролитых слез, но лицо словно превратилось в ледяную маску. Минуты бежали, не принося облегчения. Через некоторое время Морин поднялась и направилась по лестнице на второй этаж… медленно, неохотно. Что она может сказать Шелли, чтобы облегчить ее горе? Что жалеет о смерти ее отца? Что попытается его заменить, стать ей не только матерью, но и отцом?

Каким грубым фарсом покажется подобное заявление! Наверное, лучше будет просто повторить те слова, которые ей самой пришлось бесконечно выслушивать сегодня, – что время залечит рану, боль утихнет и когда-нибудь все в конце концов наладится.

Все это, конечно, правда. Банальности и клише – они ведь и основаны на неопровержимых истинах. А значит, и этим мукам обязательно придет конец… но, о Боже, какой же болью отдается сейчас одиночество…

Еще не добравшись до площадки второго этажа, Морин услышала тихий плач Шелли. Не плач даже, а всхлипывание; монотонный звук, словно кто-то заунывно бормотал вдалеке. Волна слез мгновенно подступила к горевшим сухим огнем глазам Морин.

Она пошла по коридору к спальне Шелли – просторной, солнечной комнате, занимающей почти весь второй этаж, с окнами на бассейн, теннисный корт и ухоженный сад, благодаря которому дом Мартинов считался достопримечательностью Палметто-драйв, даже несмотря на то, что в этом шикарном районе Бэй-Сити не было недостатка в изысканных домах.