Фейрин Престон - Колдовство любви

— Чародейка, дорогой? Она что, надела какой-нибудь колдовской костюм?

— Нет, она была вся в черном, как ее кот. Кстати, вы когда-нибудь замечали, что цвет глаз у ее кота совершенно такой же, как у нее?

Лавиния радостно закивала в ответ в знак согласия.

— Замечательный оттенок голубого, правда же? Я просто обожаю цвет ее глаз.

— Да, но для кота… Довольно странно, не так ли?

— Ты просто плохо разбираешься в них, дорогой, — ответила Лавиния.

— Потому что у твоей матери на них была аллергия, — добавила Эзми. Он непроизвольно сжал кулаки.

— Я знаю, что мало общался с котами, но все-таки разбираюсь в них немного, и я уверен, что в ее коте что-то нечистое. Вы знаете, что она назвала своего кота именем кота в Макбете?

— Теперь, когда ты сказал об этом, я начинаю считать, что он и вправду выглядит по-шекспировски. У него такая заостренная мордочка, такие восхитительные усы.

Лавиния улыбнулась.

— В нем что-то королевское.

Стараясь сохранять выдержку, он сказал:

— Кот в Макбете не был королем. Там он был одним из сообщников ведьмы, а этот кот буквально привел меня к Раиннон.

— В высшей степени благоразумно с его стороны и чрезвычайно удобно для нас. Мы собирались познакомить тебя с Раиннон, а теперь в этом нет необходимости.

Лавиния посмотрела на свою сестру, как бы ища ее поддержки и желая удостовериться, что она также очень довольна действиями кота.

Улыбка Эзми подтверждала это.

— Греймокин — просто прелесть. Мы ему носим вкусненькое время от времени.

— Надо будет обязательно к нему съездить, — сказала Лавиния. — К нам сюда так далеко от города он не приходит.

Нов вздохнул. Его тетушки были очень милыми, но, к сожалению, немного не в своем уме. Нет, надо будет обязательно выбросить Раиннон со своим котом из головы и помнить, ради чего он приехал сюда, в Вирджинию. Он почувствовал себя увереннее. Нов привык заниматься проблемами своих клиентов, а у его тетушек, судя по всему, были сложности, — Теперь о том письме, которое вы мне послали, тетя Эзми и тетя Лавиния. Вы написали мне, что получили предложение продать свой участок земли по очень хорошей цене. Из письма, хоть вы и не писали об этом, я почувствовал, что вы встревожены.

Женщины обменялись взглядами. Эзми опустила глаза и стала разглядывать салфетку на своих коленях.

— Мы не хотим продавать землю, Ноа. Она принадлежит нашей семье вот уже в течение нескольких поколений. Когда мы умрем, ты унаследуешь ее.

Он с нетерпением покачал головой.

— Мои наследственные права никоим образом не должны мешать вам принимать любые решения, но, как я понимаю, вы просто не хотите продавать землю. Чего я не могу понять, так это то, почему вы так встревожены по этому поводу. В чем дело?

Эзми и Лавиния снова обменялись взглядами. На этот раз заговорила Лавиния.

— Дело в том, что предлагаемая цена слишком высока, если учитывать реальную стоимость нашего имущества.

Он улыбнулся.

— Не понимаю, о чем здесь можно беспокоиться. Многие как раз предпочли бы иметь такие сложности.

— Да, но видишь ли, тут кое-что произошло, что нас…

— ..удивило.

Ноа откинулся на спинку стула.

— О'кей. Говорите.

— Еще три владельца участков земли в этой части пригорода получили точно такие же письма с такими же завышенными ценами на продажу своей недвижимости, — сказала Эзми. — Они все не хотели продавать, но в конце концов продали.

Он пожал плечами.

— Ну, так значит, изменили свое решение.

Лавиния фыркнула, что совсем не походило на нее.

— Совершенно ясно, что они изменили свое решение, но это не все. Джастин Макмерфи, один из владельцев, поклялся, что бросит пить, когда однажды ночью увидел солдата-северянина в форме времен гражданской войны, который ехал по полю и размахивал окровавленной саблей. Ноа нахмурился.

— Что, он много пил?

— Да, очень много.

— Джастин пил, как рыба, — добавила Эзми, — и много лет подряд. — Но суть в том, что у нас раньше никогда солдат-северянин не ездил где-нибудь еще, кроме центральной улицы города, да и то только по особому случаю.

— Эзми права. Конечно, этот юноша никогда не был особенно пунктуальным, но приехать сейчас — это уж чересчур даже для Джона Миллера. Слишком рано.

— О ком вы говорите? — спросил Ноа, совсем сбитый с толку.

— О Джоне Миллере, дорогой. А потом еще, Элизабет Дейли. Она никогда не была особо пугливой, и вдруг подхватилась и уехала жить к своей дочке в Ричмонд. Сказала, что слышит всякие странные вещи в доме.