Анита Лус - Но женятся джентльмены на брюнетках

Ну вот, Генри как узнал мой «секрет», сразу решил, что надо переезжать в родовое поместье, где и должен появиться на свет «наш мышонок». Мы так придумали – называть его «нашим мышонком», пока не узнаем, кто родился. Я же хотела остаться в Нью-Йорке, поэтому напомнила Генри, что в предместье Филадельфии и так родились все его родственники, так что, может, мы хоть нашему мышонку дадим шанс? Я прочитала в научной медицинской книжке «Ждем малыша», что перед родами лучше всего жить там, где можно любоваться на произведения искусства, а еще полезно думать только о приятном и читать хорошие стихи и романы. А Дороти считает, что мне надо время от времени прочитывать страничку-другую Ринга Ларднера, чтобы если у меня будет мальчик, он не стал продавцом в галантерее. В общем, я сказала Генри, что нам надо жить в Нью-Йорке, где столько искусства и литературы.

А Генри сказал, что гостиная их поместья под Филадельфией просто ломится от произведений искусства, которые его отец коллекционировал долгие годы. Там действительно полным-полно фарфоровых статуэток барышень с кавалерами, танцующих менуэт, а еще – три витрины со старинными часами, не говоря уж о мраморной статуе ребенка, купающегося в ванне, с настоящей губкой в руке. Поэтому Генри и сказал: в доме столько искусства, что в Нью-Йорк ехать совершенно незачем. А я Генри ответила: в нашей гостиной только искусство прошлого, а в Нью-Йорке оно живет полной жизнью, на выставке можно поговорить с художником, спросить, почему он создал именно эти произведения, и узнать много нового.

Но Генри счел, что должен быть рядом с отцом. Потому что отцу Генри уже за девяносто, и Генри очень хотел отучить его от дурной привычки переписывать завещание всякий раз, как к нему приглашают новую сиделку. Ему стараются находить сиделок поуродливее, но это не имеет никакого значения – отец Генри все равно ухитряется каждую увидеть в романтическом свете. Так что порой даже нам хочется, чтобы он наконец предпринял что-нибудь определенное – либо выздоровел, либо…

Матушка Генри такая же романтическая, как его отец. Вообще-то, если семидесятидвухлетней даме вечно кажется, что в нее влюблен дворецкий, в доме постоянно возникают проблемы с дворецкими. Дороти считает, что если бы нам удалось познакомить всех поэтов, сочиняющих песни, с матушкой Генри, мы бы избавили мир от песен про матерей раз и навсегда.

Что до сестры Генри, то с ней у меня практически нет ничего общего. Собственно говоря, я совершенно не против того, чтобы девушки носили мужскую одежду, но при условии, что она следует рекомендациям из журнала мод и читает советы рубрики «Что носят молодые люди». А Энн Споффард из тех, кто всю жизнь проводит в конюшне и на псарне. Я вообще стараюсь думать о людях как можно лучше и считаю верхом альтруизма то, что девушка неделями, забывая про себя, моет своих собак жидкостью от блох. Но если бы она заботилась и о людях тоже, она хотя бы пользовалась одеколоном перед тем, как появиться в гостиной.

Так что в конце концов мне пришлось крепко задуматься о том, как заставить Генри переехать в Нью-Йорк. И когда я таки задумалась, то поняла: истинная причина того, что Генри так стремится жить поближе к Филадельфии, в том, что здесь он фигура достаточно заметная, а в Нью-Йорке – такой же, как все. Потому что заметные фигуры в Нью-Йорке – это, например, мистер Отто Кан [2], который так много делает для искусства, или же реформаторы, которые против искусства борются. Вообще-то, мистеру Кану, чтобы привлечь к себе внимание, достаточно устроить постановку какой-нибудь оперы, а реформатору, чтобы привлечь внимание к себе, нужно добиваться ее запрета. У Генри никогда не хватит ума не только устроить что-нибудь, но и запретить. В Нью-Йорке таких людей полным-полно, и конкуренция очень жесткая.

Единственное, что Генри умеет, так это рассуждать насчет падения нравов. Похоже, он даже не может вызвать ни в ком чувство раскаяния, потому что слушают его разговоры только те, чья нравственность и так на высоте. Даже самое занятное, что Генри способен придумать, может заинтересовать разве что жителей Филадельфии, а в Нью-Йорке это никого не волнует.

Да, конечно, люди из Канзас-Сити или Сент-Луиса тоже приезжают в Нью-Йорк и понимают, какие они невидные, но они всегда могут придать себе важности, щедро раздавая чаевые в ресторанах, покупая билеты в театр у спекулянтов и общаясь с примами ночных клубов. Вот Тексас Гинэн может называть по имени любой, заплативший ей пару сотен долларов. Но Генри вряд ли захотел бы быть знаменитостью в кругах, где вращается Тексас Гинэн. Он разве что мог бы сходить к ней в известное заведение, посмотреть, как там люди развлекаются, а потом бы потребовал этот клуб закрыть.