Елена Ларина: Змей из райского сада, или История Евы Королевой, родившейся под знаком Водолея

Мои черные длинные волосы блестели, как вороново крыло. Зеленоватые глаза я накрасила по-кошачьи. Платина с изумрудом — в ушки. Серебристые босоножки на шпильке и вечернее платье под цвет глаз. Такой они не видели меня никогда.

Я спустилась в холл. Заглянула к Галине Федоровне на кухню.

— Боже! Евочка! Какая вы красивая! Просто фея! Ну что же это такое — девичник! Это же не правильно. Такая красота пропадает!

— Ну что вы, Галина Федоровна! Почему пропадет? Для девочек — не жалко! — рассмеялась я. — Они вот-вот подъедут.

Я прищурилась и окинула холл чужим взглядом. Ах… Как здесь волшебно! Как пахнет хвоей! Как славно потрескивает очаг… В вазе мандарины. Пора зажигать толстые красные свечи, вереницей расположившиеся на столе. Гирлянда из красных шаров и золотого дождя свисала с потолка. Окна украшены разноцветными мигающими лампочками. И гномы таинственно улыбаются.

Я подошла к окну. Снег начинал синеть. К дому подступали сумерки.

Послышался шум мотора, и я прямо в платье побежала к воротам.

Первой приехала Надюша на чистеньком, словно из салона, «Пежо».

— Да по тебе часы проверять надо! — воскликнула я, и мы обнялись.

— Ева! Как ты шикарно выглядишь! — искренне сказала Надя. А уж если она сказала, значит, так оно и есть. Критиковать ей привычнее. Все-таки, она у нас Дева.

Но поговорить ни о чем мы не успели. Нам просигналил потрепанный старенький «Мерседес». Из него выбралась молодая женщина в светлом пальто — да это Танюшка! Ее чудесные глаза сияли еще ярче, чем раньше, и легкая полнота нисколько не портила женственную уютную фигуру. Танюша привезла с собой Ольгу и Регину. И тут началось… Радостные крики, звонкие поцелуи, взаимные восторги!

Мы пошли в дом. Я только и успевала, что отгонять от гостей паразитов Лёлека и Болека, радующихся больше всех и встающих на задние лапы, чтобы и их тоже поцеловали.

В холле прозвенел колокольчик. Кто-то похожий на Шерон Стоун стоял на пороге. Да это же Света!

Я выкатила девчонкам передвижной бар на колесиках. Света плеснула себе виски. Мы предпочли шампанское.

А потом приехала Мэри, а потом Мила и остальные девочки. Только Василису и Белку, «поцеловавшихся» машинами на дороге, решили больше не ждать. К тому же они предложили прекрасную идею — пока их выручит эвакуатор, записывать все на камеру.

Чтобы не смущать девчонок, я поставила камеру на камин. Так она как раз была направлена на кресло. Каждого рассказчика решили сажать туда. Но с воспоминаниями не спешили. Сначала пили шампанское, хохотали и говорили ни о чем, как обычно бывает, когда собирается большая компания старых друзей.

Но потом все немного притихли, смотрели на огонь, восхищались елкой. И Светка предложила:

— Берем бутылочку. На кого первого покажет — тот и садится в кресло.

Когда наступила моя очередь, я уже полностью погрузилась в прошлое. Оказывается, были в нем события, о которых я и не вспоминала никогда. Но из песни слов не выкинешь…

У меня некрасивые руки.

Ноготь на большом пальце левой руки сходил уже два раза. Жду третьего. Потому что он опять чернильно-фиолетовый.

Маникюр для меня такая же роскошь, как туфли на шпильке для женщины в железнодорожном оранжевом жилете. Такова специфика моей профессии. При правильном отношении к жизни это не должно огорчать. Этим можно гордиться.

У меня руки. А у балерин ноги. Они их все время заклеивают пластырем и парят в ванночке. Я знаю. Моя подружка с четвертого этажа, Машка Ольшанская, училась в хореографическом училище до восьмого класса, пока ее не отчислили за склонность к полноте. Но она молодец, только саркастически посмеялась. И всем на зло взяла и поступила после школы в театральный. Улыбка у нее звездная, спина прямая, грация чарующая, поклонников вагон. И теперь свой мифический недостаток она высокопарно называет «склонностью к полноте чувств». К полноте чувств она действительно весьма и весьма склонна, за что я Машку обожаю. После поступления она сразу щедро познакомила меня со всеми своими однокурсниками. Будущие артисты выгодно отличались от моих сокурсников-интровертов, были людьми веселыми и пришлись мне по душе. Кстати с одним из них, Федей Личенко, я быстренько открыла и закрыла для себя радости секса. С Машкиной легкой руки. Потому как она отзывалась о чувственных удовольствиях с большим восторгом.

Федя был потрясающе некрасив, но обаятелен. В институт его, вероятно, взяли с прицелом на роли отпетых негодяев. Внимание на него я обратила сразу, потому что твердо знала — мужчина должен быть некрасивым. Тогда на его фоне я буду выглядеть прихотливым цветком, он будет мной восхищаться, и вот тогда я раскроюсь перед ним полностью, и мы будет счастливы. Но теория на практике не подтвердилась. Федя был настолько некрасив, что мне никак не удавалось переключиться на что-либо другое. Сейчас я понимаю, что это было к лучшему. Мне было ни плохо, ни хорошо. А было никак, словно на зачете по физкультуре, когда на перекладине никак не подтянуться. Висишь себе обреченно и ждешь, когда все закончится и тебя отпустят. А что еще с тобой делать… Но это так, к слову.