Даниэла Стил: Счастье

У нее был отчаявшийся вид, но переубедить Оливера не удалось.

– Возможно, пока не изменилось. Но в конечном итоге чаша переполнится. Мы станем чужими. Ты будешь жить в Нью-Йорке, играть в пьесе, вести свою жизнь. А я буду здесь, с детьми. Что это за жизнь?

– Да, будет непросто и нелегко, но стоит на это пойти. Другие люди так поступают, и ничего. Олли, клянусь тебе, я буду часто прилетать.

– Каким образом? У тебя два выходных. День лететь сюда, день обратно. И что нам останется? Ночь в аэропорту? И сколько, по-твоему, это будет продолжаться?

Он наконец поднялся, обошел стол и встал перед ней.

– Ты сделала правильный выбор. Ты, Шарлотта, талантлива. И имеешь право быть лучшей.

– Но я тебя люблю.

– Я тебя тоже. Но я не могу сделать невозможное возможным. Я уже усвоил этот урок. И очень твердо.

Раны были слишком глубоки, боль слишком сильна. Глядя на любимую женщину, он понимал, что уже потерял ее.

– Что же теперь будет?

Шарлотта выглядела надломленной и отчаявшейся.

– Поболит и перестанет. Будем жить. У тебя есть работа. У меня мои дети. Вот и будет нам утешение. В конце концов зарубцуется.

Как это было с Сарой. Тогда непрестанная мука продолжалась всего лишь год. Всего лишь... Но перспектива потерять Шарлотту казалась все же хуже, у них было столько радости, любви, столько планов, а теперь всему этому наступил конец.

– Ты говоришь об этом, как о какой-то простой вещи, Олли.

Она горестно посмотрела на него. Олли ласково взял ее ладони в свои:

– В том-то и дело, что это не просто.

Несколькими минутами позже она, заплаканная, вышла из его кабинета. Олли перед уходом домой налил себе виски.

Дома Агги и Сэм кормили ужином Алекса и смотрели по телевизору новости. Диктор как раз сообщал, что, согласно слухам, Шарлотта Сэмпсон больше не будет играть в своем сериале и отправляется в Нью-Йорк, где получила роль в пьесе на Бродвее.

Сэм на это громко засмеялся:

– Что за ерунда, а, пап? Чарли ведь не едет в Нью-Йорк. Она останется здесь, и у вас будет свадьба.

Он, улыбаясь, посмотрел на отца, и вдруг лицо у мальчика застыло. Оливер перевел остекленевший взгляд с телевизора на Сэма и отрешенно покачал головой:

– Нет, сынок, сомневаюсь. Она получила очень хорошее предложение играть в интересной пьесе. Для нее это очень важно.

Агги с Сэмом изумленно уставились на него. На кухню зашел Бенджамин и застал немую сцену, не понимая, что ее вызвало. Алекс захныкал и протянул к папе полненькие ручонки, но на этот раз, похоже, никто его не услышал.

– Па, а мы тоже вернемся в Нью-Йорк? – спросил Сэм с испугом и в то же время с надеждой, но отец покачал головой, чувствуя себя постаревшим за один день на добрую сотню лет.

– Нет, Сэм, мы не можем этого сделать. Вы все здесь учитесь, а мне надо вести дела фирмы. Я не могу ежегодно срываться и переезжать на новое место.

– Но разве ты этого не хочешь?

Сэм не понимал, что происходит, как, впрочем, и Олли.

– Хочу. Но в то же время не желаю вмешиваться в чью-либо жизнь. У нее своя жизнь, а у нас – своя.

Наступило молчание, а потом Сэм кивнул, тихонько смахнув со щеки слезинку.

– Это вроде как с мамой, да?

– Вроде.

Сэм снова кивнул и вышел из кухни. Бенджамин ласково коснулся плеча отца. Агги забрала Алекса с его высокого стульчика и вместе с ним направилась за Сэмом. Ей было ясно, что опять наступили тяжелые времена, и мальчик будет очень переживать. Он был без ума от Шарлотты. И в этом они с отцом были схожи.

– Папа, я могу тебе чем-нибудь помочь? – тихо спросил Бенджамин. Его тронуло грустное выражение отцовских глаз. Но Оливер только покачал головой, похлопал старшего сына по плечу и пошел наверх, в свою комнату. Всю ночь он пролежал, думая о ней, и к утру чувствовал себя совершенно разбитым.

Это было несправедливо, что такое испытание снова выпало на его долю. Было несправедливо, что он ее терял. Олли хотел бы возненавидеть Шарлотту, да не мог. Он ее слишком сильно любил. Парадоксальность ситуации с новой силой поразила его под утро, когда после бессонной ночи он выбрасывал проспекты курорта Бора-Бора. Его специальностью стало влюбляться в женщин, которым вжизни недостаточно было просто замужества'. Оливер не мог себе представить, что способен снова еще кого-нибудь полюбить. Думая о ней, он глядел в окно, не в состоянии сдержать слезы. Ему безумно хотелось быть с Шарлоттой, но он понимал, что из этого ничего не получится. Надо было отпустить ее и порвать узы, несмотря на боль.