Мэри Джойс: Страсть за кадром

Захари и Барбара поженились два года назад, и Бретт любила его. Он всегда вызывал в ней чувство ее значимости, ведя разговоры о пьесах и других взрослых вещах, как будто она была одним из его закадычных друзей из театра. Он был остроумным, прелестным, а также слыл талантливым продюсером на нью-йоркской сцене, но недавно его проекты лопнули. Бретт казалось, что мать приветствовала его неудачи, — она почти радовалась им, несмотря на то что он тратил ее деньги.

Бретт относилась к Захари больше как к деду, чем как к отцу, хотя она не знала ни того, ни другого. Она думала, что Брайан Норт — телевизионная звезда — был ее отцом, до тех пор пока четыре года назад они с матерью не уехали из Калифорнии в Нью-Йорк. Ей не разрешили больше никогда с ним встречаться. Когда Бретт спрашивала мать, почему они оставили Брайана или о том, кто был действительно ее отцом, ее вопросы наталкивались на каменную стену, как и вопросы о ее бабушке и дедушке: «Я не хочу обсуждать это когда-либо», — отвечала Барбара.

— Этот наряд тебе почти короток. Ты когда-нибудь перестанешь расти? — спросила Барбара. — Что за ужасный запах? Я отослала бы тебя наверх смыть его, но уже нет времени. И я думала, Серж сделает что-нибудь поинтересней с твоими волосами.

Внутренне Бретт вся содрогнулась от такой критики матери, но на ее лице это никак не отразилось. Ужаснувшись бесчувственности Барбары, Лилиан нежно сказала Бретт:

— Я что-то хотела тебе подарить.

— Не может это подождать? — нетерпеливо огрызнулась Барбара.

— Нет, не может, — сказала Лилиан и достала фотоаппарат. — С днем рождения, моя дорогая! — она накинула ремень девочке на шею и поцеловала ее.

— О, тетя Лилиан! Мне так нравится! Как ты узнала, что я хотела фотоаппарат? — воскликнула Бретт, глядя в объектив, чтобы сделать свой первый снимок.

— Фотография помогла мне сделаться лучшим художником. Я наблюдала, как ты делала эскизы на берегу, и подумала, что это поможет и тебе.

— Можем мы теперь уйти? — побито спросила Бретт.

— Минуту, — Лилиан передала Бретт крошечную, из голубого бархата, ювелирную коробочку. — Это от твоего дедушки.

— Почему он упорствует?! — закричала Барбара. — Он никогда ее не увидит, какие бы безделушки он ни присылал!

Бретт положила коробочку обратно в ящик стола. Лучше она возьмет ее попозже. Она знала: в ней лежало что-то приятное. Это будет еще одно украшение-зверюшка, которую ежегодно начиная с шести лет ей присылал дед. Барбара не разрешала носить его браслеты, поэтому Бретт складывала их в бюро.

— Барбара, нет никакого зла в его подарках, — сказала Лилиан.

— Зла? Что ты знаешь о зле? — раздраженно спросила Барбара.

— Я не знаю, что происходит в последнее время между тобой и твоим отцом, но именно его деньги делают твою жизнь столь экстравагантной. — Помолчав, Лилиан продолжала:

— Может, мы пойдем и поприветствуем гостей?

— Хорошо, — сказала Барбара. — Идите. Мы с Бретт скоро будем.

А за окном вечер купался в золотых лучах предзакатного солнца. Вереницы шикарных сверкающих «лимузинов» и «седанов» доставляли гостей ко дворцу — сердцу Кокс Коув.

Приезжающих встречали у огромного бассейна, сверкающего сотнями факелов в виде лилий, освещающих вишневые деревья вокруг большого газона, по которому важно разгуливали павлины, распушив похожие на радугу хвосты. Далее можно было видеть необычайно красивый жасминовый остров. Со всех сторон тента над площадкой свисали золотые шелковые ленты, трепещущие под легким дыханием ветерка в лучах вечернего солнца. Октет музыкантов с традиционными китайскими косичками в красных с черным халатах наигрывали веселые мелодии, встречая каждого почетного гостя.

Наконец Лилиан, Захари и Лизи достигли столов с красными скатертями. В центре каждого стоял большой стеклянный с толстыми вуалехвостыми золотыми рыбками аквариум, увенчанный бледно-розовыми цветами лотоса, которые своим нежным ароматом освежали воздух.

Напряженность, возникшая к половине пятого, так охватила Лизи, что, увидев Дэвида, она не сдержалась и, подбежав, бросилась ему на шею.

— Я так рада, что ты здесь, — сказала она задыхаясь.

— О, гусеничка! Что же такого я сделал, чтобы заслужить такие объятия? — спросил Дэвид, его коричневые глаза весело блестели. — Ой, Дэвид, это было ужасно. Ты бы слышал, что миссис Норт сказала Бретт. И не называй меня гусеницей, — затараторила Лизи.

— Что ужасно? — спросил Дэвид. Но она не успела ответить: прозвучал гонг, и фанфары протрубили марш.