Элизабет Адлер - Бремя прошлого

– Неправда! – громко закричала Шэннон. – Неправда. Отец никогда не лишил бы себя жизни. Никогда, никогда. Вы не понимаете… вы не знаете его так, как знаю я. Он… он просто не мог меня так оставить.

Баффи положила руку ей на плечо.

– Успокойтесь, Шэннон, – сухо шепнула она. – Этот человек лишь исполняет свой долг. Вы даете репортерам пищу для раздувания, скандала.

Истина стала проясняться на следующий же день после его самоубийства, когда пошли разговоры о финансовых трудностях Боба Киффа. Говорили, что банки вот-вот должны были потребовать возвращения огромных ссуд. Киффи обвиняли в чрезмерных займах, в то время как на рынке недвижимости отмечался спад. Банки потеряли доверие к Бобу Киффи. Газеты писали, что его аппетиты не соответствовали его возможностям.

Боба Киффи похоронили на следующий день после суда. День был пасмурным, моросил дождь, и Шэннон с грустью думала, что сам Бог оставил ее отца в его последние минуты. Как и в суде, на кладбище было множество газетных репортеров и телевизионных камер, но церемония была более чем скромной. Только Баффи и Шэннон, больше никого не допустили. А когда все было кончено, они с Баффи молча уехали домой в своем лимузине.

С уходом Большого Боба дом совершенно опустел. Шэннон показалось, что никогда раньше шаги не звучали в нем так гулко.

Бросив шляпу и перчатки на изящный диванчик, изготовленный в Провансе, Баффи прошла в небольшую столовую рядом с кухней. Следуя за нею, Шэннон подумала, что, хотя Баффи прожила в браке с ее отцом шестнадцать лет, она не знает, какие чувства вызвала у нее смерть Боба.

В камине разожгли огонь, и Баффи остановилась перед ним, приказав горничной принести кофе. Опираясь рукой на мраморную каминную доску, она смотрела на свое отражение в прекрасном венецианском зеркале.

– Боже мой, я ужасно выгляжу, – с отвращением проговорила она, осторожно прикоснувшись к едва заметным морщинкам под глазами. – Это не удивительно после того, что мне устроил твой отец. И это не все, мне многое еще только предстоит.

Шэннон присела на край софы и, крепко сцепив пальцы, в тревоге смотрела на Баффи.

– Я должна была предвидеть все это, – злобно говорила Баффи. – Меня предупреждали. Но я не придавала тогда этому значения. Его называли «ирландским выскочкой». «Придерживайся людей своего круга, Баффи. Держись подальше от таких, как он», – говорили мне. Но я была упряма, меня восхищал его успех.

Она повернулась к Шэннон и посмотрела на нее сине-лиловыми глазами, полными злобного гнева:

– Проклятие! И во всем виноват он!

Шэннон нервным движением поправила волосы.

– Но в своей смерти виноват не он, Баффи. Он себя не убивал. Я в этом уверена. Папа никогда бы этого не сделал. Он никогда не уходил от ответственности. Если бы дела пошли плохо, он придумал бы способ их поправить.

– Не будь такой наивной. У него не было иного выхода.

Баффи отошла от камина и упала в кресло. Шэннон озабоченно смотрела на мачеху. Она никогда раньше не видела ее такой. Баффи всегда держала себя в руках. Сейчас ее глаза стали злыми, а лицо перекосил плохо сдерживаемый гнев. И если обычно она выглядела не по возрасту эффектно, то сейчас Шэннон видела перед собой усталую немолодую женщину.

– Вчера я говорила с адвокатами, – продолжала Баффи, вынув из серебряной шкатулки сигарету и задумчиво постучав ею о край стола, прежде чем закурить. Откинув голову на диванную подушку, она с наслаждением затянулась, глядя в потолок. Увидев, что на гипсовом карнизе осыпалась краска, она лишь пожала плечами. Это ее больше не беспокоило.

– Все пойдет прахом, – резко бросила она. – И этот дом, и особняк, и все эти старинные вещи, и картины. Адвокаты день и ночь ломали голову над тем, как что-то спасти для нас, но, как видно, все будет продано для оплаты долгов банкам и кредиторам.

Повернув голову, она пристально посмотрела на Шэннон и стряхнула с сигареты пепел легким ударом безупречно ухоженного ногтя. Голос ее звучал теперь ровно и спокойно, и она даже нашла в себе силы обсудить с поваром меню очередного званого обеда.

Шэннон в оцепенении смотрела на нее.

– Слава Богу, у меня хватило ума защитить себя брачным контрактом. Уж этого-то у меня не отнимут, – сказала Баффи. В ее голосе послышалось удовлетворение. – Как, разумеется, и мои драгоценности. На них-то право всегда остается за мной.

О брачном контракте Баффи Шэннон знала все, отец относился к нему как к забавной шутке. По миллиону каждый год плюс первый миллион, и все это вкладывалось в надежные бумаги. У Баффи теперь, наверное, больше пятидесяти миллионов долларов, а ее драгоценности стоят в несколько раз больше. Баффи была очень богатой женщиной.