Эрин Пайзи: Водоворот жизни

– У меня когда-нибудь был отец? – спрашивала она тетушку Эмили.

Она бы никогда не решилась задать столь откровенный вопрос тете Беа. Бывали случаи, когда она забывалась и спрашивала тетю Беа о чем-нибудь из своей жизни, на что та реагировала словно вздыбленная лошадь. Глаза у нее начинали выкатываться из орбит, как будто она не могла поверить своим ушам, при этом обрамлявшие ее лицо тугие серебристые завитки начинали зловеще трястись.

– Хорошие девочки не задают вопросов, – отвечала она.

По окончании всех дел ежедневно наступал черед для тети Беа играть в гольф. Она замечательно играла в гольф, у нее был восьмой гандикап. В ее кабинете перед камином красовались выигранные награды, предметы большой гордости тети Беа, которая ревностно проверяла горничную, убиравшую эту комнату, как та начистила каждый кубок, причем не уставала вновь и вновь повторять, что каждую награду тете приходилось буквально зубами вырывать у соперника под одобрительный рев наблюдателей и неистовство тетушки Эмили, не сводившей глаз с кончика ее биты.

Закончив завтрак, тетя Беа вставала и стряхивала на пол все оставшиеся крошки, затем резко наклонялась, чтобы поднять тяжелый поднос. Ей приходилось очень сильно наклоняться, так что Рейчел хорошо были видны толстые фильдеперсовые чулки, скрывавшиеся под эластичными кромками ее темно-синих панталон. Вид всех этих вещей был таким безупречно-аккуратным и унылым, как дождливое воскресное утро после церкви. Совсем не так было у тетушки Эмили. Ее чулки обычно весьма непрочно держались на ногах, поскольку она пользовалась эластичными подвязками и отказывалась носить корсеты.

Затем тетя Беа уходила, наказывая Рейчел «не оставаться слишком долго». Когда дверь за ней закрывалась, они с тетушкой Эмили хихикали, словно малые дети. Рейчел бросалась к ней на кровать, и они шалили и возились, как два игривых щенка. По мере того, как Рейчел взрослела, их игра становилась все более ожесточенной до тех пор, пока тетушка Эмили не сдавалась. Тогда они лежали рядышком, пыхтя и отдуваясь, а тетушка Эмили едва переводила дух.

Тетушке Эмили теперь пора было принимать ванну. Она поднималась с кровати и шла в соседнюю со спальней ванную комнату, где блестящие медные краны сияли над массивной, с украшениями в виде шаров и звериных лап, Викторианской ванной. Выкрикивая для Рейчел свои комментарии сквозь шум и шипение кранов, она регулировала температуру воды и расстилала громадное белое полотенце на специальной решетке. Рейчел, подвинувшись на то место кровати, где пышные формы тетушки оставили свои теплые углубления, через дверь наблюдала весь ритуал.

Как только в ванне было достаточное количество воды, тетя Эмили брала с мраморной полки большую хрустальную бутылку со стеклянной пробкой. В ней хранилось масло, которое тетя Эмили заказывала в Лондоне. Как она пояснила Рейчел, масло привозили из Индии. Запах его непременно был сладковато-мускусным и таинственным. Как только масло добавлялось в горячую воду, ароматный пар проникал в комнату и доносился до Рейчел. Широко распахнутыми глазами она наблюдала, как тетя снимала халат, открывая при этом свои пухлые руки. Прежде чем закрыть за собой дверь, отделявшую ее от ребенка, она поднимала руки, чтобы собрать волосы в пучок на макушке. Над ванной наискосок висело большое зеркало. Рама была позолоченной, и резьба на ней изображала радостных ангелочков, обнаженных нимф и сатиров, вечно скачущих друг за другом в веселом хороводе. Тетушка Эмили, грациозно подняв свои полные белые руки и открыв глубокие подмышечные впадины, улыбалась в зеркале, глядя на Рейчел. Они обе улыбались словно заговорщицы. Затем дверь закрывалась, и Рейчел, зажмурив глаза, представляла, как ее тетушка снимает халат, стягивает через голову тонкое кружевное белье. Следуя за движением рук, на какое-то мгновение вздымались ее мягкие нежные округлости, а затем тело возвращается вновь к тем так хорошо знакомым очертаниям и складкам, как только она позволяет ночной сорочке свободно упасть на пол возле ванны. Рейчел различает звук воды, когда тело погружается в ванну. Она представляет, как любимые и верные соски, которые никогда не будут ее достоянием, разбухают от жары – явление, которое она открыла для себя, лежа рядом с тетушкой в зимнем холоде, который превратил нежные податливые бугорки в крепкие упругие пуговки.

Становясь год от года взрослее, она распаляла свое воображение разными фантазиями. Например путешествовала с намыленной губкой в укромные уголки и запретные зоны тетушкиного тела. Погруженная в картины своих мысленных образов, убаюканная мускусным ароматом, проникавшим в комнату из-под двери, девочка с трудом воспринимала звук, возвещавший завершение ритуала, когда тетя выходила из воды. Рисуя воображаемую картину того, как тетушка Эмили вытирается, ее бледная кожа розовеет от прикосновения полотенца, как она становится уязвимой и беззащитной, когда наклоняется, чтобы вытереть себе ноги. Ребенок считает секунды до того момента, когда тетя наденет банный халат и откроет дверь: «девять, десять, одиннадцать, двенадцать»; дверь широко распахивается, и тетушка Эмили деловито выйдет в комнату. Лицо уже станет озабоченным предстоящими дневными хлопотами.