Вирджиния Эндрюс: Рассвет

– Нет, он бы этого не сделал, Джимми. Он…

Я умолкла, потому что услышала мамин стон. Потом прозвучало что-то похожее на папин смех. Чуть позже послышался размеренный скрип кроватных пружин. Джимми и я знали, что это означает. В наших тесных квартирках мы научились отличать звуки, которые люди производят, занимаясь любовью. Конечно, когда мы были моложе, мы не понимали, что это означает, но, повзрослев, стали притворяться, что ничего не слышим.

Джимми снова натянул одеяло на самые уши, но я была смущена и немного зачарована.

– Джимми, – прошептала я.

– Засыпай, Дон, – взмолился он.

– Но, Джимми, как они могут…

– Ты будешь спать?

– Я хочу сказать… Мамина беременность. Разве можно продолжать?…

Джимми не отзывался.

– Разве это не опасно?

Джимми резко повернулся ко мне.

– Ты перестанешь задавать мне подобные вопросы?

– Но я подумала, что ты, возможно, знаешь. Мальчики обычно знают больше, чем девочки.

– Ну, а я не знаю, – ответил он. – О'кей? Так что заткнись. – Он снова повернулся ко мне спиной.

Потом в комнате мамы и папы наступила тишина, но я не переставала размышлять. Я бы хотела иметь старшую сестру, которая не смущалась бы моих вопросов. Я была слишком стеснительной, чтобы спрашивать маму об этих вещах, потому что не хотела, чтобы она думала, что Джимми и я подслушивали.

Моя нога коснулась ноги Джимми, и он отдернул ее, словно я обожгла его. Потом он отодвинулся на свой край постели, так что едва не свалился с ней.

Я отодвинулась тоже на свой край, закрыла глаза и попыталась думать о чем-нибудь другом.

Засыпая, я вспомнила женщину, которая появилась в дверях бара как раз в тот момент, когда я собиралась открыть их и войти. Она улыбнулась мне, ее губы открывали желтые зубы, а сигаретный дым подымался кольцами над воспаленными глазами.

Я была так рада, что привела папу домой.

Однажды, после полудня, в первую неделю девятого месяца беременности мамы, когда я готовила обед, а Джимми корпел над домашним заданием, мы услышали мамин крик. Мы влетели в спальню и увидели ее, держащейся за живот.

– В чем дело, мама? – спросила я, сердце мое колотилось. – Мама!

Она потянулась и схватила меня за руку.

– Позвони в больницу! – выдавила она сквозь стиснутые зубы.

У нас в квартире не было телефона, и мы должны были воспользоваться телефоном-автоматом на углу. Джимми вылетел за дверь.

– Это уже должно произойти, мама? – спросила я ее.

Она только покачала головой и снова застонала, ее ногти почти до крови впились в мою руку. Она закусила нижнюю губу. Боль подступала все снова и снова. Ее лицо сделалось сначала бледным, а потом пожелтело.

– Больница высылает амбуланс, – вернувшись, объявил Джимми.

– Вы позвонили папе? – спросила мама Джимми сквозь сжатые зубы. Боль по-прежнему не отпускала ее.

– Нет, – ответил он, – я сделаю это, мама.

– Скажи ему, чтобы шел прямо в больницу, – велела она.

Казалось, прошла уже вечность, когда амбуланс приехал. Они положили маму на носилки и вынесли. Я хотела пожать ее руку, прежде, чем они захлопнули дверцу, но санитар оттолкнул меня. Джимми стоял рядом со мной, глубоко дыша.

Небо зловеще потемнело, и начался дождь, проливной и холодный, сильнее, чем накануне. Между серыми облаками мелькали молнии. По моему телу пробежал озноб, я вздрогнула, обхватила себя руками, когда санитары влезли в амбуланс, и машина отъехала.

– Пошли, – сказал Джимми, – мы поймаем автобус на Мэйн-стрит.

Он схватил меня за руку, и мы побежали. Когда мы вышли из автобуса у больницы и прошли прямо в приемный покой, то нашли там папу, разговаривающего с высоким доктором. У него были темно-каштановые волосы и холодные, строгие зеленые глаза. Приблизившись, мы услышали, как доктор говорил:

– Ребенок неправильно повернут, и мы должны сделать вашей жене операцию. Мы больше не можем ждать. Проследуйте за мной, чтобы подписать кое-какие бумаги, и мы тут же приступим, сэр.

Папа ушел с доктором, а мы сели на скамейку в холле.

– Как это глупо, – неожиданно пробормотал Джимми, – как это глупо сейчас заводить детей.

– Не говори так, Джимми, – упрекнула я. От его слов на меня волной накатился страх.

– Да, я не хочу ребенка, который угрожает маминой жизни и сделает наше существование еще более нищенским, – выпалил он и вдруг замолчал, потому что вернулся папа. Я не знаю, как долго мы сидели здесь в ожидании. Джимми даже заснул, приткнувшись ко мне. Наконец снова появился доктор. Мы тут же очнулись и уставились на него.