Дженнифер Нивен: С чистого листа

Сидящий на пассажирском месте Маркус дуется.

– Урод, – произносит он вполголоса, отвернувшись. К несчастью для меня, он месяц назад получил водительские права.

– Ты просто душка. Надеюсь, одиннадцатый класс не нанесет вреда твоему мальчишескому очарованию. Будешь рулить в следующем году, когда я стану учиться в колледже.

Если я в колледж поступлю. Если вообще уеду из этого городка .

Он показывает мне средний палец. Сидящий сзади наш младший брат Дасти пинает ногой спинку сиденья.

– Хватит вам цапаться.

– Мы не цапаемся, мелкий.

– Вы прямо как мама с папой. Сделай музыку погромче.

Пару лет назад мои родители вполне между собой ладили. Но потом у папы диагностировали рак. За неделю до подтверждения диагноза я обнаружил, что отец изменяет маме. Он не знает, что мне это известно, и я не уверен, знает ли об этом мама, но иногда теряюсь в догадках. Теперь, кстати, рака у него нет, но все это прошло нелегко, особенно для десятилетнего Дасти.

Я прибавляю звук, из динамиков бухает старый хит Джастина Тимберлейка «Сексибэк», и я чувствую, что снова оказываюсь в своем личном пространстве. У меня есть четыре любимые песни, под которые я бы хотел входить в любое помещение, и это одна из них.

Мы тормозим у ворот школы Дасти, и он выпрыгивает из машины, прежде чем я успеваю его остановить. Бросаюсь за ним, прихватив ключи, чтобы Маркус не смог укатить без меня.

Этим летом Дасти начал ходить с сумкой на тонком ремешке. И никто ничего не сказал – ни мама, ни папа, ни Маркус.

Дасти одолевает половину дорожки, прежде чем я нагоняю его. Из всех нас троих кожа у него самая темная, а волосы – цвета потемневшей медной монеты. Вообще-то говоря, мама наполовину темнокожая, наполовину луизианская креолка, и папа – белый еврей. Дасти такой же темнокожий, как и мама. Маркус, напротив, светлый – светлее и быть не может. А я? Я – просто Джек Масселин, такой, какой есть.

– Не хочу опаздывать, – говорит Дасти.

– Не опоздаешь. Я просто хотел… Ты уверен насчет сумки, мелкий?

– Мне нравится. Я могу туда все запихнуть.

– Мне тоже нравится. Это и вправду классная сумка. Но я не уверен, что остальные заценят ее так же, как и мы. Могут найтись ребята, которые станут тебе завидовать из-за сумки и насмехаться над тобой.

Я вижу примерно десяток таких, шествующих мимо нас.

– Не будут они завидовать. Они подумают, что она чудна́я.

– Я не хочу, чтобы хоть кто-то над тобой насмехался.

– Если мне хочется носить сумку, я буду ее носить. И не перестану ее носить только потому, что она кому-то там не нравится.

И в эту секунду этот тощий парнишка с оттопыренными ушами становится для меня героем. Когда он уходит, я смотрю, как он двигается, прямой, как стрела, с гордо поднятым подбородком. Мне хочется проводить его до школы и убедиться, что с ним ничего не произойдет.

1. Пастух (исходя из того, что неспособность распознавать лица не распространяется на собак и овец).

2. Оператор по взиманию дорожных сборов (исходя из того, что никто из тех, кого ты знаешь, не поедет по дороге, где ты работаешь).

3. Рок-звезда, член бой-бенда, баскетболист команды Национальной баскетбольной лиги или нечто в этом роде (где люди считают, что у тебя огромное самомнение, и не удивляются тому, что ты их не помнишь).

4. Писатель (наиболее рекомендуемое поле деятельности для людей с социальными фобиями и расстройствами).

5. Выгульщик собак / дрессировщик (см. п. 1).

6. Бальзамировщик (разве что я могу перепутать тела).

7. Отшельник (самое идеальное, вот только доход мизерный).

Я прокладываю себе дорогу до класса, где будет первый урок, и сажусь в ближайшем к выходу ряду на тот случай, если мне в какой-то момент придется убежать. Я как раз вписываюсь за стол. Под блузкой у меня вся спина мокрая, а сердце немного колотится. Хотя этого никто не видит. По крайней мере я надеюсь, что никто этого не замечает, потому что нет ничего хуже, чем прослыть потной толстухой. В класс один за другим входят мои одноклассники, некоторые таращатся на меня. Один или два хихикают. В лицах подростков я не узнаю никого из одиннадцатилетних ребят, которых когда-то знала.

Но школа представляет собой именно то, что я ожидала, и в то же время чуть больше. Во-первых, в средней школе Мартина Ван Бюрена учатся около двух тысяч человек, так что там всегда царит суматоха. Во-вторых, школьники не выглядят такими прилизанными и ухоженными, как в теле- и кинофильмах о средней школе. Настоящим подросткам не по двадцать пять лет. У кого-то прыщавые лица плюс сальные волосы, у кого-то чистые лица и хорошие волосы, и все мы разного роста и комплекции. Реальные мы нравятся мне куда больше наших телеверсий, хотя, сидя в классе, чувствую себя так, словно я актриса, играющая какую-то роль. Я – выброшенная на берег рыба, новенькая в школе. Как сложится моя жизнь?