Элейн Гудж - Любящие сестры

– Что? А, это историческая трещина, дорогая. Мой старый дом – не что иное, как карта всех землетрясений, постигших Лос-Анджелес с тех времен, как пали стены Иерихона.

Не сводя с потолка глаз, Энни с аккуратностью кошки облизала губы.

– А потолок не обрушится на нас?

– Только не вздыхай так, – усмехнулась Долли, снова возвращаясь к плите. Но когда опять обернулась, маленькое личико девочки было все также запрокинуто кверху.

Долли обняла ее.

– Ну чего ты боишься, глупенькая! Никуда он не обрушится. Он уже так давно держится, что можно не сомневаться – мы вполне успеем поужинать!

Долли внимательно вгляделась в лицо племянницы. Во внешности трехлетнего ребенка угадывались черты рассудительной дамы с глазами цвета индиго, как у матери, смуглой кожей и темными прямыми волосами, как у отца. Во всем облике этого ребенка было что-то очень грустное – детский фартучек в горошек, широкий белый воротник, накрахмаленный, как картон, спуставшиеся белые носки и уродливые ортопедические ботинки, которые Энни носила для исправления пальцев ног. «Бедное дитя, на ее головку уже столько всего обрушилось, что поневоле начнешь опасаться каждой трещины».

В прошлом году ее отец погиб в авиакатастрофе, и не успели увянуть цветы на свежей могиле, как Ив улетела в Мексику на съемки фильма «Бандидо». Энни росла на руках нянь. Сколько их было – шесть или семь? Долли потеряла счет. Последняя сбежала в Рио с ассистентом кинооператора не далее, чем два дня назад.

Ив позвонила сестре в панике – не могла бы она сегодня посидеть с Энни? Она всегда звонила Долли только в случае нужды.

Долли собиралась уже сказать «нет», но тут же подумала о малышке, которой придется в таком случае остаться на целую ночь с чужой тетей в огромном доме на Бель Эр, и согласилась. Она обожала племянницу, и мысль о заброшенности этого ребенка приводила ее в отчаяние.

– А когда Муся вернется? – спросила Энни. Она никогда не говорила «мама», а всегда звала ее этим смешным прозвищем.

– Она не сказала, детка.

– А куда она пошла?

– На званый вечер, дорогая. – И заметив, что личико ребенка погрустнело, добавила: – Такая большая кинозвезда, как твоя мама, должна часто ходить на вечера. Это как… ну, вроде как часть ее работы.

– А Вэл, он тоже часть работы? – Энни перестала качать ножками и уставила на Долли огромные чернильно-синие глаза.

У Долли даже сердце зашлось от неожиданности. Господи, не оставь нас! Устами младенцев, как говорится…

– Не совсем, – уклончиво ответила она.

– Вэл нехороший! – Лицо Энни как-то сжалось и помрачнело. В глазах появилось что-то совершенно непримиримое.

Долли вспомнила, как в Санта-Монике – Энни было тогда не многим больше года, – она взяла ее с собой на пирс. Вдруг незнакомый мужчина нагнулся над коляской и придвинулся лицом чуть ли не к самому личику ребенка. Большинство детей подняли бы крик. Только не Энни. Упершись обеими пухлыми ручками в чужое лицо, она с усилием отпихнула его от себя, пискнув тоненьким, но вполне ясным, по-взрослому прозвучавшим голоском: «Уходи!»

– Что ты, дорогая! Вэл никогда не сделает тебе плохо… ведь он тебе не папа, – сказала Долли, стараясь утешить ее. И чтобы немного развеселиться, хотя и понимала свою беспомощность, со вздохом добавила: – Если бы ты знала, как я поступила с мамой Джо, когда папочка впервые привел ее к нам после смерти мамы! Я ее укусила!

Губы Энни слегка дрогнули в улыбке. Затем раздался тоненький смешок.

– За пятки? Как Тото?

– За щеку. Когда она хотела меня поцеловать. Я укусила ее, как яблоко.

– Она разозлилась, да?

– Еще бы! А папочка меня как следует высек. Но знаешь, я все равно ни капельки не жалела, что укусила ее. Когда они с папочкой поженились, мама Джо убрала всех моих кукол и заставила меня читать Библию, говоря, что ленивые руки – подспорье дьявола. – Она встряхнула головой. – Господи, для чего я тебе все это рассказываю? Вставай, детка, будем накрывать на стол. Суп готов. Хлеб с маслом будешь?

– Не-е… – отозвалась Энни, сползая с табуретки. Затем направилась к невысокому шкафчику, где за выцветшей льняной занавеской, приколотой вверху кнопками, стояли тарелки.

– Ну и прекрасно. Все равно масла нет.

После ужина, когда они помыли тарелки и сложили в сушилку, Долли уложила девочку в свою кровать в маленькой спальне, а себе постелила на диване в гостиной. Надо поспать, пока можно. Бог знает, когда вернется Ив, может быть, вообще утром.