Кирк Дуглас - Дар

– Я вам кое-что привезла, – начала Патриция.

Рафаэль тут же перевел это на испанский.

Патриция извлекла из сумки цветочный горшок с крошечным розовым кустом. Но на нем были два белых бутона, готовых вот-вот распуститься.

Старуха дрожащими руками приняла подарок.

– Ах… Ах…

Других слов у нее не было, но, судя по блеску ее глаз, розового куста краше этого она еще не видела. Затем, широко улыбнувшись беззубым ртом, старуха затянула Патрицию в глубь лачуги и предложила ей сесть на деревянный чурбан. Затем сказала что-то Рафаэлю.

– Она говорит, что хочет угостить вас чаем, настоенным на травах.

– Ах нет, спасибо, – запротестовала Патриция. Рафаэль опять взялся за роль толмача.

– Она говорит, что вы плохо выглядите. И что именно этот особый отвар пойдет вам на пользу.

Патриция терпеливо сидела в хижине, пока старуха поставила на керосинку ржавый котел с водой, затем перелила вскипевшую воду в котелок поменьше, куда заранее положила какие-то травы, а затем вручила напиток гостье.

Патриция взяла котелок обеими руками и отхлебнула жгучего пойла; старуха смотрела на нее пронзительным взглядом.

– Так… так… хорошо… Ты родишь сильного парня, – пробормотала она по-английски.

– Что такое?

Патриция была убеждена в том, что ослышалась.

Когда Рафаэль еще раз, уже как бы в переводе, повторил ей то же самое, старуха мягко прикоснулась к животу Патриции и принялась делать рукой вращательные движения.

– Ах, как бы мне хотелось, чтобы это оказалось правдой, – вырвалось у Патриции.

Старуха, улыбнувшись, кивнула. В ее глазах светилась мудрость столетий.

– Твой ребенок вырастет большим и сильным, как этот розовый куст.

У Патриции закружилась голова. Допив отвар, она поднялась с места.

– Большое вам спасибо, – сказала она.

Выйдя из хижины, она внезапно осознала, что больше не чувствует усталости; напротив, она была полна сил, словно старухин отвар и впрямь вдохнул в нее некую волшебную мощь.

Она в одиночестве пошла вверх по холму, оставив Рафаэля разбираться с водителями грузовиков, разгружающими плиты. Машина уже ждала ее у фабричных ворот. Выглянув напоследок из окошка, Патриция увидела очертания часовни святого Рамона; внутри, как и в прошлый раз, были зажжены свечи.

– Остановимся здесь на минуту, – сказала она шоферу. Войдя в часовню, Патриция опустилась на колени и уставилась на трепещущее пламя свечей.

Она понимала, что старуха права. Теперь ей стало ясно, почему у нее не было месячных, – вовсе не из-за перенапряжения последних недель, как она сперва подумала, – дело заключалось в другом: она была беременна. И ребенка она зачала на полу в часовне лиссабонской тюрьмы.

Она обхватила руками живот. «А теперь, что бы ни случилось, мне все равно. Даже если Мигель разлюбил меня, теперь появишься ты, малыш. И когда-нибудь ты услышишь, как радостно приветствуют тебя твои рабочие. И увидишь, как у стен этого завода расцветет сад, полный белых роз».

Она встала, подошла к ящику в углу часовни и достала из него свечу. Зажгла ее и поставила рядом с другими.

Мигель оглядел себя в зеркале. Полуночно-синий шелковый плащ был расшит золотой тесьмой.

– Что-то это мне напоминает, – сказал он Эмилио.

– Оно и понятно. Ты надевал его три года назад. Но я велел отчистить с него кровь.

Глаза у Эмилио весело сверкали.

Что касается самого Мигеля, то ему казалось, что прошедших трех лет словно и не бывало. Все будто случилось вчера. И вот опять с ним в грим-уборной его лучший друг – точь-в-точь, как тогда – в день, завершившийся катастрофой. Он огладил плащ, вспоминая о том дне, повлекшем за собой столь серьезные перемены во всей его жизни.

– Эмилио, этот плащ послужит мне талисманом.

Он последний раз посмотрелся в зеркало. Отражение свидетельствовало: вид у него потрясающе самоуверенный. Ему хотелось бы и в самом деле чувствовать такую же самоуверенность, на мысль о которой наводил его внешний облик.

Он боялся, что Патриция так и не появится, но она прилетела и теперь здесь, в толпе, дожидающейся его выступления. Ему так отчаянно хотелось произвести на нее впечатление, показать все самое привлекательное, чем знаменит бой быков. И он надеялся соответствовать собственным чаяниям.

– Ваш конь подан, сеньор Кардига, – сказал грум, появляясь из прохода, ведущего на арену.

Мигель подошел к Ультимато, грива которого была переплетена темно-синей лентой под цвет плаща матадора. Грум хотел помочь ему сесть на коня, но Мигель, обойдясь без посторонней помощи, легко вскочил в седло.