Елена Купцова - Смерти нет

— Меня зовут Марго, — восклицала она, воинственно вздергивая подбородок и даже притопывая ножкой. — Марго!

— Майн Готт, какое своевольное дитя! — бормотала гувернантка, не намереваясь, впрочем, отступать.

Противостояние длилось довольно долго, но наконец гувернантка сдалась, удовлетворившись официальным Маргарет. Бог весть что делало ее такой упрямой, может быть, кровное неприятие всего французского.

Позднее, когда Марго узнала историю знаменитой Гретхен, она со смехом сказала матери:

— Теперь понятно, почему я так упорствовала. Не хотелось носить имя глупой гусыни, которая погибла из-за любви. Имя французской королевы куда лучше.

Елизавета Петровна только поморщилась, предпочтя не продолжать этот рискованный разговор. Неожиданные суждения дочери частенько ставили ее в тупик.

Вот и сегодня Марго, по обыкновению, забежала на кухню повидать Шушаник. Старушка, деловито закатав рукава, хозяйничала у плиты, отдавая отрывистые приказания кухарке на армянском языке. Он так и не стал для Марго родным. Отец большую часть своей жизни провел в Москве, Петербурге и Дерпте, где учился в университете, поэтому все у них в доме было устроено на русский лад.

Марго впорхнула на кухню и закружилась, широко раскинув руки. Пышное белое платье, отделанное кружевами и подпоясанное синим атласным пояском, вздулось колоколом вокруг ее стройных ножек. Шушаник и кухарка восхищенно зацокали языками.

— Красиво, ох красиво, джана, — сказала Шушаник, окинув ее оценивающим взглядом прищуренных глаз. — Совсем ты взрослая стала.

— Еще будет шляпа с широкими-широкими полями и лентами.

Марго остановилась, чтобы переколоть шпильки, с трудом удерживающие на макушке ее роскошные вьющиеся волосы.

— Никакого сладу нет с этой гривой, — пожаловалась она, подхватывая пальцами непослушные пряди. — Вот обрежу ее, тогда вздохну свободно.

— Что ты такое говоришь, джана. — Шушаник в ужасе всплеснула руками. — Изуродуешь себя.

— Ну и пусть. Я вообще хотела бы родиться мужчиной, чтобы не возиться со шпильками и лентами.

— И бриться каждый день. — Шушаник лукаво подмигнула кухарке.

— Зачем? Можно было бы отпустить усы и бороду, как у отца.

— Сама не знаешь, что говоришь. А куда ты собралась?

— Пойдем с Сабет гулять в парк, — ответила Марго, вонзая острые белые зубки в сочный розовых персик. — Там сегодня военный оркестр играет.

— Осторожно, джана, платье испортишь!

Шушаник устремилась к ней с салфеткой, в последний момент ухитрившись подхватить каплю янтарного сока, сползшую по подбородку ее любимицы.

— Вот так всегда, — заметила Марго, вытирая салфеткой влажные от сока губы и пальцы, и добавила, подражая акценту гувернантки: — Девотшка из хорошей семьи есть фрукты с нож и вилька.

Получилось очень похоже. Шушаник хмыкнула, не забыв, впрочем, оглянуться на дверь.

— Все правильно, жаль только, что совсем не так вкусно. Что поделаешь, либо вкусно, либо прилично. Так уж устроен этот несовершенный мир, — философски заключила Марго и, сделав изящный пируэт, выпорхнула за дверь.

— Басаргин! Володька!

Молодой человек в форме подпоручика стремительно шагал мимо казарм, явно не замечая и не слыша ничего вокруг. Его тонкое породистое лицо было встревожено и бледно, сузившиеся серые глаза смотрели прямо перед собой. В руке он сжимал какую-то бумагу, видно, письмо. Другой молодой человек, среднего роста, широкоплечий, коренастый, безуспешно пытался догнать его, но поняв, что это ему не удастся, остановился, подняв облако пыли, топнул сапогом и возопил:

— Володька! Господин подпоручик! Да погоди же ты!

На этот раз его отчаянный вопль не остался неуслышанным. Тот, кого звали Володя, или, вернее, Владимир Басаргин, остановился и, обернувшись, спрятал письмо в нагрудный карман. Он надвинул на глаза фуражку, чтобы хоть как-то защитить их от палящего солнца и разглядеть, кто это так нетерпеливо зовет его.

Это был Константин Возницын, поручик Восьмого Кавказского стрелкового полка. Их почти одновременно перевели сюда месяца два назад, и за это время молодые люди успели крепко подружиться. Их многое связывало. Оба происходили из старинных дворянских родов, родились и выросли в Москве, получили одинаковое образование. Однако на этом сходство заканчивалось. Трудно было представить себе двух менее похожих людей. Высокий аристократичный Володя был само изящество, даже форму носил как-то особенно. Когда он ездил верхом, полполка сбегалось поглазеть на такое невиданное зрелище. Оттого и получил он ненавидимое прозвище Щеголь. Впрочем, все, знающие его горячий нрав, избегали произносить это слово в его присутствии. Костя же, напротив, был невелик ростом, коренаст, с круглой головой на короткой шее. Любая одежда выглядела на нем так, словно принадлежала его старшему брату. Но он нимало не расстраивался по этому поводу, его, балагура и весельчака, вообще мало что способно было расстроить. Он откровенно, без малейшей тени зависти, восхищался Володей, не пытаясь, впрочем, ему подражать, в отличие от многих других.